goalma.org
Рыба-клоун (Amphiprion ocellans) прячется в актинии
Китовые акулы — самые крупные рыбы на планете, длина — до 20 м, а вес — 20 тонн, питаются исключительно планктоном
операторы фильма в окружении стаи серых рифовых акул — опасных хищников. Эти акулы часто попадаются вблизи коралловых рифов. основное место обитания — Красное море, тихий и Индийский океаны. приходят в бешенство от небольшой капли крови
гигантский групер (Epinephelus lanceolatus), или каменный окунь, — самая крупная рыба из отряда окунеобразных. Встречается в тихом и Индийском океанах, часто возле больших камней, пещер и затонувших кораблей
молодая рыба-зебра, или полосатая крылатка (Pterois volitans). Встречается в прибрежных водах Красного моря, Индийского океана, в тихом океане у берегов Китая, японии и австралии
в том, что фактически всем этим существам угрожает вымирание. И во всех случаях — из‑за неправильного поведения человека. Например, 80–85% большинства разно‑ видностей акулы исчезли, потому что на них так страстно охотятся и убивают ради цен‑ ных хрящей. — Вы почти всю жизнь провели под водой. Но каждое погружение — это новое открытие. Что нового вы узнали на этот раз? — Планета на 70% покрыта водой, и толь‑ ко 5% Мирового океана исследовано. Почти каждое погружение мы обнаруживаем ка‑ кие‑то новые разновидности и формы жиз‑ ни. Это рыбы, водоросли или моллюски… Удивительный непознанный мир! Сейчас очень важно сосредоточиться на его изуче‑ нии, понять законы той жизни, которая под‑ держивает нашу. Иначе как мы сможем за‑ щитить то, чего мы не знаем и не понимаем? — риск большой? — Конечно, нужно быть бдительным. Но в целом жизнь под водой не опаснее, чем на земле. Просто надо помнить: вас ок‑ ружают дикие животные и вы на их террито‑ рии. Главный секрет — они должны принять вас за своего. Ведите себя скромно, но уве‑ ренно — несчастные случаи могут произой‑ ти, когда животное напугано или взволно‑ ванно, особенно если где‑то неподалеку находится его детеныш. — С тех пор как ваш отец начал показывать людям подводную жизнь, технологии подводных съемок сильно изменились? — Не настолько, насколько должны бы. По сравнению с «надводным» прогрессом подводные технологии в состоянии младен‑ чества. С нетерпением жду времен, когда погружение не будет сопряжено с неудобс‑ твами, риском и длительным обучением. Ко‑ нечно, сегодня кинопроизводство под во‑ дой — уже не такая сложная задача, как 30 лет назад. Снимаем не на пленку, а в цифро‑ вом формате, лучше материалы, оставаться под водой можно гораздо дольше… Целых 50 минут можно провести под водой с каме‑ рами, а раньше — всего 11! — Почему вы отказались от проекта подводного города «атлантида»? — Я начал погружаться на большие глуби‑ ны, когда мне было семь лет. Мне казалось, что в будущем будет много желающих жить под водой. Потому и пошел учиться на ар‑ хитектора — мечтал построить настоящий подводный город. Выучился, овладел под‑ водным инжинирингом, работал на верфи… Все это была одна большая ошибка. Ошиб‑ ка, за которую я полностью ответствен. Ник‑ то к подводной жизни не готов, это никому не нужно. В подводном мире мы — времен‑ ные посетители. Развиваться там не смо‑ жем, а нарушить устройство другой, неве‑ домой нам пока жизни — запросто. Каждый должен жить в своем мире: мы — на суше, они — под водой. мы делаем сложное понятным
21
Человек и Общество
наПасть
все, что вы знаете о пиратах, — неправда
У современных пиратов совсем другие трофеи
иллюстрация: Дмитрий Жаров
22
Пираты не закапывали сокровища на необитаемых островах, а прогуливали их либо сдавали в банк. Пираты не носили серьги, банданы, черные повязки на отсутствующих глазах. Пираты не заводили попугаев. Пираты поднимали не «Веселого роджера», а каждый свой флаг, а зачастую использовался флаг какого-нибудь государства, призванный сбить с толку корабль-жертву. Пираты не дрались на шпагах. Пираты перед абордажем не нависали над бортом, потрясая оружием, а лежали на палубе, чтобы на атакуемом судне не могли оценить их количество. Пираты не заставляли пленников идти по доске, если надо было избавиться от человека, его просто выкидывали за борт. Пираты не были романтически прекрасными героямилюбовниками — на кораблях был распространен гомосексуализм.
Звезды телеэфира, сомалийские пираты, напали на мирное судно. день недели подставьте сами — нападают ежедневно. Шайка оборванцев без страха и упрека опять кинулась в атаку на суперсовременный корабль, словно на повозку, идущую с ярмарки. они ничего не боятся? им нечего терять? Бывшие сомалийские рыбаки и не подозревают, что оказались на пике исторического явления. Что их можно изучать диалектическим путем. Это им — миллион долларов, а нам так вовсе предмет для исследования. Потому что история пиратов начинается текст: евгений смИРноВ, софия пономаРеВа не с капитана Моргана, а на пару тысяч лет раньше.
ИСТОРИЯ В ПИРАТАХ XV–X века до н.э.
V–II века до н.э.
I век до н.э.
VIII–XI века
XIII–XVI века
«Народы моря» – так египтяне называли несколько племен, часто нападавших на их страну из Средиземноморья. Неизменные атаки продолжались на протяжении нескольких веков
Иллирийцы, долопийцы и проч. – на островах и побережье Эгейского моря было множество стоянок пиратов, во времена Древней Греции наводивших страх на морские маршруты. Главной добычей были не только товары, но и пассажиры, становившиеся рабами на продажу
Киликийцы и проч. – во времена Древнего Рима пиратство стало большой проблемой и, чтобы восстановить судоходство, был принят специальный закон. По нему проконсул Помпей Великий собрал огромный флот и потратил шесть месяцев на очистку бассейна Средиземного моря
Викинги – скандинавские мореплаватели, державшие в страхе всю Европу вплоть до южных морей. Эти пираты плавали до Константинополя и даже основали свое королевство в Сицилии
Вокоу – японские отщепенцы. Базируясь на родных берегах, совершали морские набеги на поселения Кореи и Китая. В году в распоряжении пиратов имелось судов, а в XVI веке число пиратов доходило до 20 тыс.
# Июль-август goalma.org
ше людей оказываются «не нужны» — их может заменить машина. и производителю от этого никакой радости, хотя экономия на зарплатах колоссальна: становясь безработными, люди ничего не покупают. А безработных все больше: если в х в США постоянной работы не было лишь у 5%, то сегодня
перебиваются случайными заработками более 15%. По признанию экономистов, множество современных «профессий», включая подавляющее большинство работ «офисного планктона», — скрытое пособие по безработице: эти люди лишь переносят бумажки и сидят в «Одноклассниках». В запад-
ных странах уже не обязательно что-то делать, чтобы не умереть с голоду и иметь крышу над головой. Чем и пользуются миллионы арабов в европе и негров в США. Похоже, «отмена денег» будет идти именно по этому пути — все большее количество благ можно будет получить, ничего за них не платя.
отменят деньги. Первое, что приходит в го‑ что у твоего стаканчика иной цвет, а потому лову при слове «коммунизм», — «там все будет остальные — неудачники. И технологии сегод‑ бесплатно». Идея неплоха, но каждый раз, пыта‑ няшнего дня намекают нам: в будущем любой ясь нарисовать общество «без денег», утописты предмет, возможно, сведется к такому же «ста‑ попадали в одну и ту же ловушку. Когда у вас де‑ канчику». нег много, а у соседа мало, понятно, как распре‑ работать будут роботы. В первую оче‑ делятся вещи и блага. А если деньги отменить? редь это, конечно, нанотехнологии, в которых Желания человека безграничны, а «роллс‑рой‑ человечество делает сегодня лишь первые шаги. сов» и черной икры на всех не хватит. Значит, Ученые считают, что в будущем они позволят со‑ придется ограничивать граждан в желаниях, здать микромашины‑роботы размером с моле‑ вводить нормы потребления — и утопия тут же превращается в ан‑ кулу. Эти микроскопи‑ Кто-то ждет его с нетерпением, тиутопию. Черт с ним, ческие роботы смогут со всеобщим счастьем, собрать любой предмет кто-то — с ужасом. Креститься, но уж лучше я сам куп‑ обвешиваться чесноком и отстреливаться из отдельных атомов, лю себе граммов например из раство‑ серебряными пулями бесполезно — икры, когда захочу. ренных в морской воде призрак коммунизма уже давно бродит Все это справед‑ или в почве. Энергия по европе. ливо в одном случае: и программа сборки — вот все, что понадобит‑ когда «Роллс‑ройс» ся невидимым глазу машинам, которые смогут и «Форд», которые вам выписали в коммунис‑ выполнить любой наш вещественный каприз. тическом Отделе Распределения Вещей строго И кому прикажете платить в таком случае? по потребности, имеют какую‑то разницу меж‑ Роботам? Океану, из которого они возьмут необ‑ ду собой. В нынешнем мире у них такая раз‑ ходимые для создания вашего «Роллс‑ройса» ма‑ ница есть: «Роллс‑ройс» дороже объективно. териалы? А может быть, программисту, который На него пошло больше дорогой кожи, высоко‑ напишет вам программу для сборки? Однако мо‑ качественной стали, человеко‑часов, электро‑ жет случиться, что ему деньги тоже не нужны. По‑ энергии и усилий маркетологов. Ни одна фир‑ тому что он… не будет человеком. ма, даже китайская, — в рамках существующих технологий — не сможет выпустить «Роллс‑ройс» Как сказал датский футуролог Рольф Йенсен, по цене «Жигулей». Или то, что получится, не бу‑ в прошлом человек зарабатывал свой хлеб фи‑ дет «Роллс‑ройсом». зической силой, но потом пришла машина и ста‑ Деньги для того и нужны — они количествен‑ ла делать его работу намного лучше. Человек но выражают разницу между вещами. Но уже стал работать умом, но потом снова пришла ма‑ сегодня можно найти немало товаров, цена ко‑ шина… торых настолько мала, что обычные денежные Да, вздыхать бесполезно — очень скоро ма‑ шина будет «умнее» и даже «разумнее», чем че‑ отношения для них почти не работают. Так же, ловек. Компьютеры уже лучше людей играют как не работают ньютоновы силы в микромире. Самый яркий пример — пластиковый стакан‑ в шахматы и торгуют на бирже. Они водят ма‑ чик. Он может производиться в невообразимых шины и самолеты — порой лучше пилотов‑лю‑ дей — и ставят диагнозы не хуже, чем средне‑ количествах, прекрасно выполняет свои функ‑ статистический доктор. Компьютеры уже делают ции, и — что главное — его стоимость ничтожна. первые научные открытия без помощи челове‑ Не то чтобы пластиковые стаканчики раздава‑ ка, и очень, очень близок тот день, когда Искус‑ лись бесплатно на каждом шагу, но, поверьте, са‑ ственный разум откроет «глаза» и скажет нам: мый бедный житель Африки может купить столь‑ «Здравствуй, Создатель». ко стаканчиков, сколько захочет. А ведь они В отличие от нас, людей, которые уже упер‑ могут быть разными: отличаться по цвету и иметь лись в возможности своей физической оболоч‑ разную форму, разное количество рифленых по‑ ки, электронный разум не ограничен ничем. лосок на стенках, разный объем… Одно очевидно: нет смысла оценивать ста‑ Он может сколь угодно повысить свое быстро‑ канчики мерой денег, а успех человека в жиз‑ действие или нарастить себе «память». Может ни — по тому, сколько стаканчиков у него одновременно «обдумывать» все проблемы, есть. Нет смысла копить их или гордиться тем, над которыми бьются лучшие человеческие умы Кооперация вместо конкуренции
XIX и ХХ века прошли под знаменем конкуренции: казалось, лишь соревнование производителей друг с другом способно улучшать товары и услуги, а вместе с ними — нашу жизнь. Но в последние годы эффективность конкуренции все больше
попадает под сомнение. Возможно, для создания новых кроссовок конкуренция — отличный инструмент, но если вы хотите построить космическую станцию или сверхзвуковой самолет, кооперация работает лучше. Чем проект сложнее технологически, тем больше ресурсов необходимо для него, тем выше
Собственность больше не нужна рассуждения «при коммунизме все будет общим» даже сегодня не звучат бессмыслицей. XXI век породил немало вопросов, связанных с понятием собственности как таковой: например, покупая компьютерную программу, чем вы владеете? Создаете ли новую собственность, переписывая файл? В том, что связано с материальными предметами, тоже немало новшеств. В США уже действует программа обмена машинами — ее участники справедливо полагают, что не обязательно покупать машину, чтобы ездить на ней 2 часа в день. В результате по такой программе продается не машина, а право ездить на ней в определенное время — заметная экономия на обслуживании.
риск неудачи. В результате даже бизнес отказывается от конкурентной войны: уже сегодня есть немало примеров, когда высокотехнологичная «начинка» выпускается лишь одной фирмой на рынке, а конкуренция среди продавцов сводится к тому, кто «упакует» эту «начинку» в более красивый корпус. мы делаем сложное понятным
31
Человек и Общество
ФутуроЛоГия
Новый закон стаи
32
если исчезает главный признак, по которому человек может отличаться от сородичей, — деньги, — то желание отличаться неизбывно. В нас живут те же программы, что заставляют животных бороться за место вожака и выстраивают иерархию. так или иначе, люди должны отличать «крутых» от «некрутых». В современном мире на смену атрибутам прошлого приходят иные, например сетевая популярность. Видеоролик, сделанный любителем за 5 минут и выложенный в Сеть, может сделать его звездой в течение суток. и, что особенно важно, место в новой иерархии не зависит от денег: талантливее с миллионом стать нельзя.
герои фильма «перемотка» прославились на весь город, сняв несколько ремейков известных блокбастеров на любительскую камеру
для чего нужно кормить людей бесплатно
По исследованиям американских ученых из Чикаго, развитие человечества и доступность для него базовых благ находятся в прямой зависимости. так, ни развитие наук, ни просвещение, ни смена общественного строя не сделали для чело-
современности, находя в них невидимые нам сегодня параллели. В результате «скорость про‑ гресса» с его переходом на «новый носитель» (с человеческого мозга на искусственный) вы‑ растет во много раз. И этому Супермозгу ничего не будет стоить решить маленькую человеческую задачу — соб‑ рать, например, из придорожной пыли «Роллс‑ ройс». Или сделать так, чтобы человек жил веч‑ но. Если он, конечно, не справится сам.
Причем демографический переход от «многоро‑ дящих» к «малородящим» происходит независимо от вероисповедания и расовой принадлежности. Лишь только в стране начинает хоть как‑то нала‑ живаться жизнь, ее жители перестают плодить‑ ся, как кролики. Если технологии распространятся на всю пла‑ нету (а они распространяются всегда, только в очень глубокие джунгли Амазонки можно убе‑ жать сегодня от телевизора, автомобиля и кока‑ колы), население всего мира обретет «европейс‑ кие» темпы рождаемости. 1–2 ребенка — именно столько нужно для воспроизведения человечест‑ ва в условиях, когда оно решило жить вечно.
умирать не нужно. С ‑х годов стро‑ го выполняются два статистических закона. Во‑ первых, закон Мура, по которому производи‑ тельность компьютеров удваивается каждые полтора года. И, во‑вторых, каждые 4 года уве‑ личивается на год продолжительность челове‑ ческой жизни в развитых странах. Ученые отод‑ вигают границу старости все дальше и говорят, что, возможно, нет никаких ограничений, чтобы продлять жизнь бесконечно долго. Одна из идей, как это может случить‑ ся, — те же нанотехнологии. Ученые утверждают, что в будущем, возможно, появятся нанороботы‑ медики, которые, путешествуя внутри вашего организма, смогут восстановить его на атомар‑ ном уровне таким, каким он был в день вашего 20‑летия. Может быть, бессмертие станет реаль‑ ностью благодаря иным открытиям, например тем, которые сделает электронный Супермозг. Неизвестно, кто придет к финишу первым: су‑ перкомпьютер, который «придумает» человеку бессмертие, или же человек, который сам смо‑ жет победить смерть. Одно точно: это полностью изменит репродуктивное поведение человека — «вечным людям» почти нет нужды в размноже‑ нии. А ведь такие изменения идут уже сейчас, будто человечество предчувствует будущее бес‑ смертие! В последней четверти ХХ века, когда умы ученых будоражила концепция исчерпания природных ресурсов, в мире было 18 стран со «сверхрождаемостью» — более 8 рожде‑ ний на женщину. Казалось, третий мир скоро разрастется до такой степени, что проглотит и переварит, как саранча, все земные запа‑ сы: пресной воды, нефти и плодородной почвы. Но спустя 20 лет выяснилось: «отсталые народы» не очень‑то спешат размножаться — количест‑ во стран со «сверхрождаемостью» уменьшилось до 5 и продолжает падать. А во всех остальных странах рождаемость постепенно скатывается до «общеевропейских» 1,6–2 детей на женщину.
Женщины будут общие. А теперь пред‑ ставьте общество, где люди живут очень, очень долго и практически не рожают делей. Смо‑ жет ли в таком обществе существовать при‑ вычная нам семья? Есть ли нужда в отношениях «до гроба», если «гроба», возможно, не будет ни‑ когда и никому не надо будет заботиться о вас в старости — за отсутствием самой старости? Социологи уже сейчас говорят о скорой смерти «обыкновенной», патриархальной се‑ мьи. Половина браков так или иначе заканчи‑ вается разводами. Появляются новые формы человеческих отношений — сожительство сразу нескольких партнеров, гостевые браки, браки между гомосексуалистами… Кто‑то видит в этом лишь «разврат», но в обществе происходят куда более серьезные, глубинные изменения, и их не‑ льзя свести только к «разврату». Какой будет новая семья и будет ли она во‑ обще, пока никто не знает. Но главное — изме‑ нится человеческая ментальность. Новое обще‑ ство впервые за историю цивилизации поставит людей в удивительные, невозможные доселе ус‑ ловия. Впервые человеку не нужно будет «тру‑ диться, чтобы в поте лица заработать хлеб свой». Женщине — «в муках рожать детей сво‑ их». И жить тоже можно будет долго, очень долго. Это значит, что впервые за всю человечес‑ кую историю из подсознания людей исчезнет страх. Психологически мы вернемся к состоя‑ нию младенца в утробе матери, защищенного от всех внешних невзгод и получающего от нее все, что ему необходимо. Или, если посмотреть по‑другому, в рай. И, оглянувшись на путь, кото‑ рый прошли его предки от первых наконечников стрел до квантовых компьютеров, наш потомок наконец сможет сказать: прогресс все‑таки де‑ лает людей счастливыми.
вечества столько же, сколько доступность еды. C появлением в Новом Свете картофеля население увеличилось на 9,5%, темпы прироста — на 21%, уровень урбанизации повысился на 43%, а темпы роста урбанизации — почти на 50%. такой же эффект оказали на развитие народов Северной европы способы про-
занимается рабским трудом. исследование, проведенное в прошлом году в США, выяснило: все больше людей предпочитают тратить время на бесплатные общественно полезные работы. Более 25% американцев занимались в году бесплатным добровольным трудом, отработав в среднем полторы рабочие недели
#
«Это все та же отважная раса, которая переправлялась в Новую Индию и в качестве наемников мародерствовала во всех армиях, которая ни за что не хотела буржуазно скоротать свой век в преданной службе, предпочитая одним взмахом, одной опасной ставкой набить себе карманы; только метод стал более утонченным, и благодаря этому изменился их облик. Нет более неуклюжих кулаков, пьяных физиономий, грубых солдатских манер, а вместо них — благородно усеянные кольцами руки и напудренные парики над беспечным челом. Они лорнируют и проделывают пируэты, как настоящие танцоры, произносят бравурные монологи, как актеры, мрачны, как настоящие философы; смело спрятав свой беспокойный взгляд, они за игорным столом передергивают карты и, ведя остроумную беседу, всучивают женщинам приготовленные ими любовные настойки и поддельные драгоценности».XVIII век связан с именами нескольких знаменитых авантюристов: шевалье Д’Еона, графа Калиостро, Джакомо Казановы и других. Однако всего лишь тридцать или сорок лет продолжалась эпоха этих великих талантов наглости и мистического обмана. По словам Стефана Цвейга, «она сама уничтожает себя, создав наиболее законченный тип, самого совершенного гения, поистине демонического авантюриста — Наполеона… С Наполеоном, гением всех этих талантов, авантюризм проникает из княжеских прихожих в тронные залы, он дополняет и заканчивает это восхождение незаконного в выси могущества и на краткий час возлагает на чело авантюризма великолепнейшую из всех корон — корону Европы» (Цвейг С. Казанова. — М., Книга, , с. –).В данном разделе мы познакомим наших читателей с несколькими наиболее известными авантюристами той эпохи.
Въезд в Россию и приключение на границе. — Прибытие в Митаву. — Герцог Бирон и бал у него. — Знакомство в Риге с его сыном Карлом. — Приезд в Петербург. — Французы-гувернеры из лакеев.(Казанова ехал в Россию из Англии через Пруссию, где представлялся королю Фридриху II, который обошелся с ним несколько небрежно. Авантюрист, поистратившийся в Лондоне, не мог поправить в Берлине своих расстроенных дел, почему продолжал путешествие весьма скромно и налегке; при въезде же в варварскую Московию, «страну гостеприимства и подобострастия», путешественник вдруг оперяется и принимает вид большого барина):«…Прусский фельдмаршал Левальд, кенигсбергский губернатор, к которому я имел рекомендательное письмо, при прощальном моем посещении дал мне такое же письмо в Ригу на имя г. Воейкова. До сих пор я ехал в публичном экипаже; но перед въездом в русскую империю почувствовал, что мне следует появиться там в виде знатного господина, и потому нанял себе четвероместную карету, шестернею. На границе какой-то незнакомец останавливает мой экипаж, приглашая меня оплатить пошлинами ввозимые мною товары. Я ему отвечаю словами греческого мудреца (увы! на этот раз вполне подходящими ко мне): «все мое со мною». Но он все-таки настаивает на требовании вскрыть мои чемоданы. Я приказываю кучеру погонять вперед; незнакомец не пускает, и мой кучер, полагая, что мы имеем дело с таможенным досмотрщиком, не смеет трогаться далее. Тогда я выскакиваю из кареты с пистолетом в одной руке и с тростью в другой. Незнакомец угадывает мои намерения и пускается бежать со всех ног. Со мною был слуга, родом из Лотарингии, не сдвинувшийся с места в продолжении всей этой сцены, несмотря на горячие мои внушения. Увидя, что дело кончилось, он мне сказал:— «Я хотел предоставить вам, сударь, всю честь победы, которую вы одержали».Мой въезд в Митаву произвел впечатление. Содержатели гостиниц почтительно мне кланялись, как бы приглашая остановиться у них. Кучер привез меня прямо в великолепный отель, насупротив герцогского дворца. После расплаты с кучером у меня осталось на лицо всего три червонца!На другой день утром я представился камергеру Кейзерлингу с письмом барона Трейделя. Г-жа Кейзерлинг оставила меня завтракать. Нам подавала шоколад молодая полька, прехорошенькая собой. Я имел время налюбоваться этой мадонной, которая, с потупленными глазами, с подносом в руке, неподвижно стояла подле меня. Вдруг мне приходит в голову мысль, порядочно шальная в моем положении. Я вынимаю из жилета последние свои три червонца и, отдавая назад выпитую чашку красавице, ловко опускаю их на ее поднос. После завтрака г. Кейзерлинг уехал и, возвратясь, сказал, что видел герцогиню курляндскую, которая приглашает меня на бал нынешнего вечера. Это приглашение смутило меня; я вежливо отклонил его, сославшись на неимение зимнего костюма. В самом деле, тогда наступил уже октябрь, а у меня было только тафтяное goalma.org я воротился в гостиницу, хозяйка доложила, что в соседней зале ожидает меня один из камергеров его светлости герцога. Он имел поручение передать мне, что герцогский бал будет маскированный и что, следовательно, мне будет нетрудно найти себе костюм у торговцев. Вдобавок он сказал, что хотя первоначально бал назначался быть парадным, но это условие изменено ввиду того, что один именитый иностранец, приехавший накануне, не получил еще своего багажа. Затем камергер удалился, отвесив множество goalma.orgлое было мое положение: как найти способ отделаться от посещения бала, по которому даже распоряжения изменены ради моей особы? Я ломал себе голову, как бы приискать выход из этого затруднения; но тут явился ко мне еврейский торгаш с предложением разменять на червонцы (дукаты) прусское золото, которое могло быть у меня.— У меня нет ни одного фридрихсдора.— По крайней мере, есть у вас несколько флоринов?— Ни того, ни другого нет.— Ну, так у вас должны быть гинеи, потому что вы, говорят, приехали сюда из Англии?— И этой монеты я не имею: все мои деньги в дукатах.— А у вас их изрядное количество, не правда ли?Мой торгаш произнес эти последние слова с улыбкой, которая сперва заставила меня подумать, что ему известно истинное содержание моего кошелька. Но жид тотчас же продолжал:— Я знаю, что вы расходуете их бережно и что при такой манере несколько сотен, которые у вас могут быть, вам здесь ненадолго хватит. Я имею надобность в четырехстах рублях на Петербург: не хотите ли доставить мне переводной билет на эту сумму за двести дукатов?Я немедленно согласился и дал ему переводное письмо на греческого банкира Димитрия Папа-нельполо. Доверчивая обязательность жидка послужила мне единственно вследствие подарка мною трех червонцев молодой горничной. Таким образом, нет ничего на свете легче и в то же время труднее, как добывать деньги. Все зависит от приемов, с какими возьмешься за дело, да от прихоти счастья. Не будь с моей стороны хвастливо щедрой выходки, я остался бы без гроша в goalma.orgм г. Кейзерлинг представил меня герцогине, супруге известного Бирона, прежнего любимца императрицы Анны. Это был старик, уже несколько сгорбленный и плешивый. Всматриваясь в него поближе, видишь, что когда-то он был очень красив. Танцы длились до утра. Красавиц было множество, и я надеялся за ужином поволочиться за какой-нибудь из них, да не удалось. Герцогиня, подав мне руку вести ее к ужину, усадила меня за стол из 12 приборов, за которыми восседали все пожилые вдовствующие особы.Я уехал из Митавы через несколько дней спустя, снабженный рекомендательными письмами к принцу Карлу Бирону, пребывавшему в Риге. Герцог был столько обязателен, что дал мне один из своих дорожных экипажей доехать до этого города. Перед моим отъездом он спросил у меня: какой подарок был бы мне приятнее — вещь или ее стоимость наличными деньгами? Я выбрал последнее и получил талеров.В Риге принц Карл принял меня с большою предупредительностью, предложив мне пользоваться его столом и кошельком. О помещении умалчивалось, потому что его собственное было тесновато, но он посодействовал мне достать очень удобную квартиру. В первый раз, когда я обедал у принца, то встретил там: танцовщика Кампиони — человека, стоявшего по уму и манерам гораздо выше своего ремесла; некоего барона Сент-Элена, из Савойи — игрока, развратника и плута; одну даму с подержанной уже наружностью; адъютанта, состоявшего при особе принца, и недурную собой женщину, лет двадцати, сидевшую по левую руку хозяина. Она имела вид грустный и задумчивый, ничего не ела и пила только воду. Кампиони сделал мне знак, что она любовница принца… А после сказал мне, что она стоит принцу пропасть денег и делает его несчастливым. Целых два года она дуется на него за отказ на ней жениться. Принц не прочь отделаться от нее и уже предлагал ей в мужья одного подпоручика, но разборчивая дама потребовала чин повыше, по крайней мере, капитанский, а из здешних офицеров, имеющих этот чин, не оказалось ни одного холостого.(Казанова впоследствии встретился опять с принцем Карлом, уже в Петербурге…) Принц жил в Петербурге у г. Демидова, владельца богатейших железных рудников в России, построившего себе целый дом из одного этого металла: стены, двери, лестницы, окна, потолки, полы и кровля — все было из железа! В таком здании нечего бояться пожара. Худший исход для живущего в доме представляется в опасности изжариться, но не обратиться в goalma.org курляндскому (здесь кстати заметить, что когда в России царствовала Елизавета Петровна, то по Италии разъезжал какой-то авантюрист из мелкотравчатых, называвший себя именем этого самого Карла Бирона (второго сына герцога) и утверждавший, что он спасся бегством из Сибири.В IV томе своих Записок Казанова рассказывает о его разных мошеннических проделках, жертвою которых выставляет и самого себя. Кто был этот микроскопический самозванец, неизвестно. Казанова называет его «Charles Iwanoff, le russe» — Д. P. Ему сопутствовала фаворитка; он повсюду отыскивал ей мужа, но такового не обреталось. Я виделся с нею, и она до того опротивела мне своими вздохами и стенаниями, что я дал себе зарок — к ней более ни ногой. Самый худший сорт женщин — это угрюмые, кислые личности; по нисходящему порядку педантки следуют уже за ними…Принц должен был бы научиться моим примером, на какой ноге нужно держать при себе любовницу; но он принадлежал к числу людей, обладающих особенным умением вселять в самые приятные связи тоску и недовольство……Я выехал из Риги го декабря на пути в Петербург, куда прибыл через 60 часов после выезда. Расстояние между этими двумя городами почти такое же, как между Парижем и Лионом, считая французскую милю (лье) около 4-х верст. Я позволил стать сзади моей кареты бедному французу-лакею, который зато служил мне бесплатно во все время моей поездки. Спустя три месяца после того я был несколько удивлен, увидев его возле себя за столом у графа Чернышова в качестве гувернера при сыне его. Но не стану забегать вперед в своем рассказе. Мне предстоит сказать многое о Петербурге, прежде чем останавливать внимание на лакеях, которых я встречал там не только гувернерами князей, но и еще лучше.
Петербург. — Бал во дворце. — Знакомства: Мелиссино, Зиновьев, лорд Макартней, Лефорт-сын. — Нравы высшего общества. — Способ платить игорные долги. — Панин. — Дашкова. — Господство женщин… — Русский язык и климат… — Крещенское водосвятие… — Покупка крестьянской девочки. — Всемогущество палки в России. — Отъезд в Москву.Петербург поразил меня своим странным видом: мне казалось, что я вижу поселение дикарей, перенесенное в европейский город. Улицы длинны и широки, площади пространны, дома просторны: все это ново и неопрятно. Известно, что этот город был импровизирован царем Петром Великим. Его архитекторам удалось подражание постройкам на европейскую стать; но все-таки эта столица высматривает пустыней и соседкою северных льдов. Нева, орошающая своими сонными волнами стены многочисленных дворцов, не река, а скорее озеро (!). Я нашел себе две комнаты в отеле, с окнами на главную набережную. Мой хозяин был штутгардский немец, сам недавно приехавший сюда. Он очень ловко объяснялся со всеми этими русскими и сразу давал им понимать себя, чему я удивился бы, если б не знал заранее, что немецкий язык общераспространен в этой стране, а туземное наречие здесь употребляется одной только чернью. Хозяин мой, видя во мне новоприезжего, растолковал мне на своей тарабарщине, что при дворе дается бал-маскарад, — огромный бал на шесть тысяч особ, долженствующий продолжаться 60 часов. Я взял предложенный им билет и, завернувшись в домино, побежал в императорский дворец. Общество собралось уже все, и танцы были в самом разгаре; в некоторых покоях помещались буфеты внушительной наружности, ломившиеся под тяжестью съедобных вещей, которых достало бы для насыщения самых дюжих аппетитов. Вся обстановка бала представляла зрелище причудливой роскоши в убранстве комнат и нарядных гостей; общий вид был великолепный. Любуясь им, я вдруг услышал случайно чьи-то слова: «посмотрите, вот императрица; она думает, что ее никто не узнает; но погодите, ее скоро все различат по ее неотступному спутнику Орлову». Я пошел вслед за домино, о котором говорили, и вскоре убедился, что то была действительно Екатерина: все маски говорили о ней одно и то же, притворяясь не узнающими ее. Среди огромной толпы она ходила взад и вперед, теснимая со всех сторон, что, по-видимому, не причиняло ей неудовольствия; иногда она садилась сзади какой-нибудь группы, ведущей приятельскую болтовню. Этим она рисковала столкнуться с кое-какими маленькими неприятностями, так как разговор мог касаться ее самой; но, с другой стороны, вознаграждалась возможностью услышать полезную для себя истину: счастье, редко выпадающее на долю царей. На некотором расстоянии от императрицы я заметил маску колоссального роста, с геркулесовскими плечами. Когда эта атлетическая фигура проходила мимо, все говорили: «это Орлов»…(Тут следует рассказ автора о том, как он встретил на этом придворном маскараде свою старую парижскую знакомую, куртизанку т-те Ваге! бывшую на содержании у польского посланника при русском дворе, Рожевского, который в это время оставлял Россию, отправляясь в Варшаву.)…После бала, проспав ровно целые сутки, я поехал к генералу Мелессино. У меня было к нему рекомендательное письмо от прежней его фаворитки, де-Лольо. Благодаря этой рекомендации генерал принял меня как нельзя лучше и пригласил всегда бывать на его ужинах. В его доме все было на французский лад: стол и напитки отличные, беседа оживленная, а игра и пуще того. Я познакомился с его старшим сыном, женатым на княжне Долгоруковой. С первого же вечера я засел за фараон; общество состояло все из людей порядочных, проигрывающих без сожаления и выигрывающих без похвальбы. Скромность привычных посетителей, равно как и почетное их положение в обществе, ограждали их от всяких придирок административной власти. Банк держал некто барон Лефорт, сын или племянник знаменитого адмирала Лефорта. Этот молодой человек был запятнан одним дурным делом, навлекшим на него опалу императрицы. Во время коронации Екатерины в Москве он исходатайствовал привилегию на учреждение лотереи, для которой потребный фонд дало правительство. Вследствие ошибочных действий правления, заведовавшего делом, лотерея эта лопнула, и тогда вся беда обрушилась на бедного goalma.org как я играл очень сдержанно, то мой выигрыш едва доходил до нескольких рублей. Князь*** на моих глазах спустил одним разом десять тысяч рублей, отчего нисколько не казался смущенным, и я вслух выразил Лефорту мое удивление перед подобным хладнокровием, столь редким у игроков.— Нечего сказать, велика заслуга! — возразил мне банкир, — да ведь князь-то играл на честное слово и, стало быть, ничего не заплатит: это его привычка.— А честь?— Честь не пострадает от неплатежа игорных долгов: по крайней мере, так принято в здешней стране. Между двумя игроками существует безмолвный договор, по которому проигравший на слово волен платить или нет; выигравший был бы смешон, если б требовал уплаты, которую его должник не предлагает внести сам.— Подобный обычай должен бы, по крайней мере, давать право банкиру отвергать ставку того или другого игрока.— Ну, ни один банкомет не посмеет нанести такой обиды кому бы то ни было. Проигравшийся дотла почти всегда удаляется, не расплатившись; честнейшие из них оставляют залог, но это случается редко. Здесь есть молодые люди самых знатных фамилий, которые ведут, что называется, игру мнимую, безответственную, и смеются прямо в глаза тем, кто у них выигрывает.В доме Мелиссино я познакомился также с молодым гвардейским офицером Зиновьевым, близким родственником Орловых. Он меня представил английскому посланнику, лорду Макартнею. Этот молодой дипломат, красивый, богатый, изящный в обращении, вздумал влюбиться в одну из фрейлин императрицы и имел неосторожность сделать ее беременной. Екатерина нашла поступок весьма дерзким; она простила девушке ее погрешность, но потребовала, чтобы посланник был отозван.У меня было еще письмо мадам Лольо к княгине Дашковой, удаленной из Петербурга после того, как она оказала содействие своей государыне к восшествию на престол, который она надеялась разделять с нею. Я поехал засвидетельствовать ей мое почтение в ее деревню, за три тысячи верст от столицы (?!!). Застал я ее в трауре по мужу, покойному князю. Она предложила мне свою рекомендацию к графу Панину и сказала, что с этой рекомендацией я могу смело явиться к нему. Как я узнал, Панин часто посещал Дашкову, и мне казалось, по меньшей мере, странным, как императрица терпела дружеские отношения своего министра с женщиной, которую удалила от двора. Тайна объяснилась позже: мне сказали, что Панин — отец княгини (!!!); до тех же пор я упорно думал, что он ее возлюбленный. Ныне (слово «ныне» относится, разумеется, не ко времени пребывания Казановы в России, а к позднейшим годам, когда он писал свои воспоминания — Д. Р.) княгиня Дашкова, уже пожилая, является президентом петербургской академии. Кажется, Россия есть страна, где отношения обоих полов поставлены совершенно навыворот: женщины тут стоят во главе правления, председательствуют в ученых учреждениях, заведывают государственной администрацией и высшею политикой. Здешней стране не достает одной только вещи, — а этим татарским красоткам — одного лишь преимущества, именно: чтобы они командовали войсками!…Иногла служанка обращалась ко мне с несколькими словами на своем татарском диалекте, над которым я мог бы вдоволь посмеяться при всяком другом случае. Сколько я ни бился, сколько ни ломал себе голову над русской грамматикой, — уста мои отказывались произнести внятно хоть бы одно слово этого бычьего языка. К счастью еще, что в два месяца эта девушка кое-как выучилась по-итальянски, настолько, что могла что-нибудь говорить со мной… Никогда я не мог выучиться русскому языку, о котором Ж. Ж. Руссо (невежественный великий человек!) говорит, как об испорченном наречии греческого. Русский язык, напротив того, есть не что иное, как говор, почти первобытный, сложившийся в глубине востока. Я всегда думал, что кто-либо из ученых ориенталистов путем сравнительных выводов успеет открыть коренные начала этого языка.…Зимою иностранцы здесь беспрестанно отмораживают себе уши, носы и щеки. Одним утром, на пути в Петергоф, я встречаю русского, который, набрав в горсть снегу, вдруг кидается на меня и, крепко ухватившись, начинает тереть мне снегом левое ухо. В первую минуту я принял-таки оборонительное положение; но, к счастью, в пору догадался о причине этого поступка: мое ухо начинало отмораживаться, а добрый человек это заметил, видя, что оно побелело.…Еще присутствовал я зимою, в день Богоявления, при особенном обряде: я хочу сказать, при водосвятии на реке Неве, покрытой в это время толстым слоем льда. Церемония эта привлекает бездну народа, ибо после водосвятия крестят в реке новорожденных и не посредством обливания, а через погружение нагих младенцев в прорубь на льду. Случилось в тот день, что поп, совершавший крещение, старик с белой бородой и трясущимися руками, уронил одного из этих бедных малюток в воду, и ребенок утонул. Встревоженные богомольцы приступили с вопросом: что значит такое предзнаменование?— А это значит, — отвечал с важностью поп, — это значит… вот что… подайте мне goalma.org всего удивила меня радость родителей бедной жертвы. Потерять жизнь при самом крещении, говорили они с восторгом, значит, прямо войти в goalma.org думаю, чтобы православный христианин мог сделать какое-нибудь возражение на подобный аргумент (очевидно, повествователь жестоко завирается: он не мог быть свидетелем невозможной небывальщины и баснословит с чужого голоса других иностранцев-сказочников. — Д. Р.)…Далее Казанова рассказывает не совсем правдоподобную, по обстановке, историю о том, как с содействием Зиновьева он купил себе за сто рублей тринадцатилетнюю девочку у ее родного отца. Он называет ее Заирой:…Прогуливаясь близ Бкатерингофа вместе с Зиновьевым, мы встретили очень молоденькую, еще неразвившуюся девушку, поразительно-хорошенькую, но дико-застенчивую; при нашем приближении она бросилась бежать; а мы по ее следам вошли в избушку, куда она скрылась и где мы нашли ее отца со всей семьей. Девочка спряталась в углу и глядела на нас с тоскливым выражением испуга, как горлица, попадающая на зуб goalma.orgев вступил в разговор с отцом ее. Сколько я понял, речь шла о девочке, потому что она, по знаку своего отца, послушно подошла к нам. Через четверть часа мы вышли из хижины, подарив несколько рублей детям. Тут Зиновьев мне сказал, что он предложил хозяину купить у него дочь себе в служанки, на что тот согласился.— Сколько же он хочет за это сокровище?— Цену непомерную: сто рублей… Вы видите, что тут ничего не поделаешь.— Как ничего не поделаешь? Да это просто даром!— Так, значит, вы не прочь дать сто рублей за девочку?— Еще бы. Только согласится ли она следовать за мной и принадлежать мне?— Она обязана будет, как только поступит в ваше владение, и если рассудок не вразумит ее, то вы в полном праве пустить в ход палку.— Следовательно, несмотря на ее нежелание, я могу заставить ее быть при себе, сколько мне угодно?— Без всякого сомнения, — по крайней мере, покуда она не возвратит назад сто рублей.— Если я ее возьму, какое жалованье должен ей давать?— Ни полушки: только кормить ее да отпускать, по субботам, в баню, а по воскресеньям — в церковь.— При окончательном выезде моем из Петербурга дозволено ли мне будет увезти ее с собой?— Да, только нужно получить на это разрешение, со взносом денежного обеспечения, ибо эта девушка, прежде чем она раба ваша — есть царская.— Вот и все, о чем я хотел знать. Теперь угодно вам будет взять на себя труд договориться о сделке с ее отцом.— Хоть сейчас, коли хотите, — и вздумай вы набрать себе целый гарем, так стоит лишь молвить одно слово; в красивых девушках недостатка здесь нет.…На другой день утром мы с Зиновьевым опять направились туда; я отдал своему спутнику сто рублей, и мы вошли в избу. Предложение, которое от моего имени заявил хозяину Зиновьев, привело доброго человека в немой восторг и удивление. Он стал на колена и сотворил молитву святому Николаю, потом дал благословение дочке и сказал ей несколько слов на ухо; девочка, посмотрев на меня с улыбкой, проговорила: «Охотно»…Зиновьев выложил сто рублей на стол; отец взял их и передал дочери, которая тотчас вручила деньги своей матери. Покупной договор был подписан всеми присутствовавшими; мои слуга и кучер вместо рукоприкладства поставили на акте кресты, после чего я посадил в карету свою покупку, одетую в грубое сукно, без чулок и рубашки.…Я одел ее в платье французского покроя. Однажды я повел ее, наряженную таким образом, в публичную баню, где 50 или 60 человек обоего пола, голых как ладонь, мылись себе, не обращая ни на кого внимания и полагая, вероятно, что и на них никто не смотрит. Происходило ли это от недостатка стыдливости или от избытка первобытной невинности нравов — представляю угадать читателю.…Кажется, эта девушка (Заира) сильно привязалась ко мне и вот отчего: во-первых, потому, что я всегда обедал с нею за одним столом, что очень ее трогало; во-вторых, за то, что я иногда ее водил к ее родителям, — льгота, которой рабы редко пользуются от своих господ; а наконец, если уже все высказать, так и за то, что я, время от времени, поколачивал ее палкой — действие, общераспространенное в России, но большей частью применяемое без толку. Этот обычай, не всегда удовлетворительный в своем практическом приложении, в принципе превосходен, как местная насущная необходимость. От русских ничего не добьешься путемубеждений, коих и понимать они, кажется, неспособны; словами от них не сделаешь ровно ничего, а колотушками — все что угодно. Побитый раб всегда так рассуждает: «барин мой мог бы прогнать меня долой, да не сделал этого; следовательно, он хочет держать меня при себе, потому что любит; итак, мое дело любить его и служить ему усердно»…Пора теперь сказать о моей поездке в Москву, бывшей в исходе мая…
Москва. — Отношение старой столицы к новой. — Московское радушие и барское хлебосольство. — Отсутствие щепетильности. — Любезность дам. — Опять Петербург… — Чужестранные ловцы счастья. — Братья Лунины… — Отъезд автора из России в Варшаву…В Москве я остановился в очень хорошей гостинице. После обеда, особенно для меня необходимого с дороги, я взял извозчичью карету и отправился развозить рекомендательные письма, в числе четырех или пяти, полученных мною от разных особ. Промежутки между этими визитами дали мне время показать Москву моей Заирочке. Она была очень любознательна и приходила в восторг от каждого здания; для меня же в этой прогулке памятно одно лишь обстоятельство: неумолкаемый звон колоколов, терзавший ухо. На следующий день мне отдали все визиты, сделанные мною накануне. Каждый звал меня обедать вместе с моей питомицей. Г. Демидов в особенности был внимателен к ней и ко мне. Я должен сказать, чтобы оправдать эту любезность. Во всех обществах, куда я ее возил, раздавался постоянно хор похвал уменью ее держать себя, грациозности и красоте. Мне было очень приятно, что никто не хлопотал разведывать, точно ли она моя воспитанница или просто любовница и служанка. В этом отношении русские самый нещепетильный народ в мире и практическая их философия достойна высокоцивилизованных goalma.org Москвы не видал, тот не видал России, и кто знает русских только по Петербургу, тот не знает русских чистой России. На жителей новой столицы здесь смотрят как на чужеземцев. Истинною столицею русских будет еще надолго матушка-Москва. К Петербургу относится с неприязнью и отвращением старый москвич, который, при удобном случае, не прочь провозгласить против этой новой столицы приговор Катона старшего за счет Карфагена. Оба эти города — соперники между собой не вследствие только различий в их местном положении и назначении: их рознят еще и другие причины, причины религиозные и политические. Москва тянет назад, к давно прошедшему: это город преданий и воспоминаний, город царей, отродье Азии, с изумлением видящее себя в Европе. Я во всем подметил здесь этот характер, и он-то придает городу своеобразную физиономию. В течение недели я обозрел все: церкви, памятники, фабрики, библиотеки. Эти последние составлены весьма плохо, потому что население, претендующее на неподвижность, любить книги не умеет. Что до здешнего общества, то оно мне показалось приличнее петербургского и более цивилизованным. Московские дамы отличаются любезностью. Они ввели в моду премилый обычай, который желательно бы распространить и в других краях, а именно: довольно чужестранцу поцеловать у них руку, чтоб они тотчас же подставили и ротик для поцелуя. Не сочту, сколько хорошеньких ручек я спешил расцеловать в течение первой недели моего пребывания. Стол здесь всегда изобильный, но услуживают за столом беспорядочно и неловко. Москва — единственный город в мире, где богатые люди держат открытый стол в полном смысле слова. Не требуется особого приглашения со стороны хозяина дома, а достаточно быть с ним знакомым, чтобы разделять с ним трапезу. Часто случается, что друг дома зовет туда с собой многих собственных знакомых и их принимают точно так же, как и всех прочих. Если приехавший гость не застанет обеда, тотчас же для него нарочно опять накрывают на стол. Нет примера, чтобы русский намекнул, что вы опоздали пожаловать; к подобной невежливости он окончательно не сроден. В Москве круглые сутки идет стряпня на кухне. Повара там в частных домах заняты не менее, чем их собратья в парижских ресторанах, и хозяева столь далеко простирают чувство радушия, что считают себя как бы обязанными лично подчивать своих гостей за каждою трапезой, что иногда следует, без перерыва, вплоть до самой ночи. Я никогда не решился бы жить своим домом в Москве; это было бы слишком накладно и для моего кармана, и для здоровья.…Русские — самое обжорливое племя в человечестве…(За сим автор говорит о своем возвращении в Петербург, к которому и относятся дальнейшие его воспоминания.)…Однажды явился ко мне с визитом молодой француз, по имени Кревкер, в паре с миловидною и молоденькою парижанкой, мамзель Ларивьер, и вручил мне письмо от принца Карла курляндского, который усердно рекомендовал мне его.— Потрудитесь сказать, в чем же могу я быть вам полезен?— Представьте меня вашим друзьям.— У меня здесь их очень мало, потому что я сам иностранец. Бывайте у меня, я, со своей стороны, стану посещать вас; а что касается до знакомств, которые я могу иметь здесь, то обычай не дозволяет мне ввести вас в эти знакомства. Под каким именем должен я представить даму, которая пожаловала вместе с вами? Супруга ли она ваша? Кроме того, ведь меня непременно спросят, какая причина вашего приезда в Петербург? Что же буду я отвечать на все это?— Что я дворянин из Лотарингии, путешествующий для своего удовольствия. Девица Ларивьер — моя подруга.— Признаюсь вам, подобные основания для рекомендации не покажутся удовлетворительными. Впрочем, вы, может быть, хотите изучать страну, ее нравы, обычаи; может быть, имеете единственную цель — развлечение; в таком случае, для вас нет и надобности в частных знакомствах; к вашим услугам театры, гулянья, балы общественные, даже придворные балы. Чтобы пользоваться всеми этими удовольствиями, нужны только деньги.— А их то именно и нет у меня.— Вы не имеете денег, а решились без них приехать на житье в иностранный столичный город? (Выражая благоразумное удивление безденежной отваге путешественников, Казанова забывает, что сам приехал в Россию с тремя монетами в кармане! — Д. Р.)— Мамзель Ларивьер склонила меня пуститься в это путешествие, уверив меня, что тут мы добудем средства жить со дня на день. Мы выехали из Парижа без копейки, и вот до сих пор еще очень удачно выпутывались из затруднений.— Вероятно, сама мамзель Ларивьер и хозяйничает вашим общим кошельком?— Наш кошелек, — перебила она меня смеясь, — в карманах наших друзей…Тут разговор наш был прерван входом некоего Бомбакка, гамбургского уроженца, который бежал от долгов из Англии, где жил прежде, и поселился здесь. Этот господин устроил себе в Петербурге известное положение: он занял место по военному ведомству, довольно видное; жил на широкую ногу, и так как был большой любитель игры, женщин и лакомого стола, то при настоящем случае я и подумал, что в его особе как раз подоспевает готовое знакомство для оригинальных странствователей, которых кошелек находится в карманах их друзей. Бомбакк тотчас же растаял от смазливой дамочки, что ею принято было весьма благосклонно, и через четверть часа пригласил их на завтрак к обеду, так же, как и меня с goalma.org я к нему приехал, Кревкер и мамзель Ларивьер были уже за столом с двумя русскими офицерами, братьями Луниными (ныне генерал-майорами, а тогда еще в самых первоначальных чинах). Младший из них, белокурый, нежный и хорошенький, как барышня, слыл любимцем кабинет-секретаря г. Теплова… Вечер закончился оргией.…По возвращении моем из Москвы в Петербург, первою для меня новостью была весть о побеге Бомбакка и аресте его в Москве. Беднягу засадили в тюрьму; дело его было важно, как усложнившееся бегством. Однако же его не осудили на смерть и даже не лишили прежнего звания, но назначили на постоянную службу в камчатском гарнизоне. Что касается Кревкера и его подруги Ларивьер, то они скрылись с кошельками друзей в своих карманах…(Вскоре после встречи Казановы с императрицей Екатериной II он вместе с актрисой-француженкой Вальвилль выехал из России в Варшаву. Приключения продолжались. До печальной и бесприютной старости было еще далеко…)
ДОКТРИНА ШОКА
Земля растлилась пред лицем Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, и вот, она
растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице
Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли.
Бытие
Шок и трепет порождают страх, ощущение опасности и катастрофы, непонятное основной массе людей,
определенным элементам или сегментам общества либо его руководству. Шок и изумление могут пробуждать
природные катаклизмы: торнадо, землетрясения, ураганы, потопы, неукротимые пожары, голод и эпидемии.
«Шок и трепет: быстрое достижение господства», военная доктрина боевых действий США против Ирака
Я встретилась с Джамаром Перри в сентябре года в большом приюте Красного Креста в Батон-Руже (штат
Луизиана). Молодые улыбающиеся члены Церкви сайентологии раздавали обед, а Перри стоял в очереди. Перед этим
меня ругали за то, что я разговаривала с людьми, эвакуированными без медицинского сопровождения, а теперь я —
белая жительница Канады посреди моря чернокожих обитателей южных штатов Америки — изо всех сил старалась
вписаться в мир окружающих меня людей. Я потихоньку встала в очередь за Перри и предложила ему поговорить как
будто мы старые друзья, он охотно согласился.
Он родился и вырос в Новом Орлеане и уже неделю как покинул пострадавший от потопа родной город. На вид
ему можно было дать лет семнадцать, однако он сообщил, что ему двадцать три. Он и его семья бесконечно долго
ожидали автобусов, которые должны были вывезти их из опасной зоны; автобусы так и не пришли, и им пришлось
отправиться в путь пешком под палящим солнцем. Так они оказались тут, в огромном выставочном центре, который
обычно использовали для фармацевтических торговых ярмарок и таких увеселительных мероприятий, как
«Столичный бой: последняя битва в стальной клетке». Теперь сюда втиснули кроватей и массу недовольных
измученных людей под охрану раздраженных солдат Национальной гвардии, только что вернувшихся из Ирака.
В этот день по приюту разнеслась новость о том, что Ричард Бейкер, известный конгрессмен, республиканец из
этого города, заявил группе лоббистов: «Наконец-то нам удалось очистить районы муниципального жилья в Новом
Орлеане. Мы не могли этого сделать, но это совершил Бог» [2]. Джозеф Канизаро, один из самых состоятельных
людей, занимающихся развитием Нового Орлеана, недавно выразил подобное мнение: «Думаю, перед нами чистая
страница, чтобы все начать заново. И этот чистый лист несет нам великие возможности» [3]. В течение всей той
недели законодательное собрание штата Луизиана в Батон-Руже заполняли всевозможные корпоративные лоббисты,
желавшие использовать эти великие возможности: снижение налогов, ослабление законодательных ограничений,
дешевую рабочую силу и «уменьшенный и безопасный город», — на практике это означало отказ от проектов
строительства муниципального жилья в пользу кооперативных частных квартир. Слушая разговоры о «свежем
начале» и «чистых страницах», можно было почти забыть мучительное беспокойство от развалин, химических
выбросов и человеческих останках всего в нескольких километрах отсюда вниз по шоссе.
Здесь, в приюте, Джамар мог думать только об одном: «Для меня это вовсе не очистка города. Я вижу множество
погибших людей, которые не должны были умереть».
Хотя он говорил тихим голосом, пожилой человек, стоявший в очереди перед нами, услышал наш разговор и
вступил в беседу: «Что случилось с этими людьми из Батон-Ружа? Это никакие не "возможности". Это чертова беда.
Они что, ослепли?»
К нам присоединилась мать с двумя детьми: «Нет, они не ослепли, они просто погрязли во зле. Они все прекрасно
видят».
Новые возможности увидел в затоплении Нового Орлеана и Милтон Фридман, великий гуру движения за
нестесненный капитализм, который написал общепризнанный учебник современной сверхподвижной глобальной
экономики. Хотя ему девяносто три и его здоровье уже сдает, дядя Милти, как его называют последователи, нашел в
себе силы через три месяца после разрушения плотин написать комментарии в Wall Street Journal. «В Новом Орлеане
разрушено большинство школьных зданий, — пишет Фридман, — как и жилищ детей, обучавшихся в этих школах.
Теперь эти дети разбросаны по всей стране. Это трагедия. Но это также и новая возможность для радикальной
перестройки системы образования»
Смелая идея Фридмана заключалась в том, что не стоит тратить миллиарды долларов на восстановление и
усовершенствование прежней системы государственных школ Нового Орлеана; вместо этого правительство должно
снабдить семьи ваучерами, чтобы можно было их использовать для поддержки частных учебных заведений, нередко
приносящих прибыль, которые будут получать государственные субсидии. Крайне важно, писал Фридман, чтобы это
фундаментальное изменение было не временной мерой, но «устойчивой реформой» [5].
Группа правых идеологов горячо поддержала предложения Фридмана, и они повели наступление на город,
который недавно подвергся атаке стихий. Администрация Джорджа Буша поддержала их планы, выделив десятки
миллионов долларов на то, чтобы превратить школы Нового Орлеана в частные школы — организации,
использующие общественные средства, которыми руководят частные организации по своим собственным правилам.
Частные школы вызывают крайне противоречивое отношение к себе в Соединенных Штатах, а особенно в Новом
Орлеане, где многие афроамериканские родители воспринимают их как отказ от достижений борцов за гражданские
права, которые стремились создать условия для того, чтобы каждый ребенок имел возможность получать образование,
соответствующее общим стандартам. Но для Милтона Фридмана сама концепция системы государственных школ
слишком похожа на социализм. По его мнению, государство должно заботиться только о том, чтобы «защищать нашу
свободу как от внешних врагов, так и от наших сограждан: оберегать законность и порядок, способствовать
заключению частных контрактов и развитию соревнования на рынке» [6]. Другими словами, государство должно
лишь обеспечивать существование полиции и армии — все прочее, в том числе и бесплатное образование, является
несправедливым посягательством на права рынка.
Восстановление дамб и электрических сетей заняло немало времени, по сравнению с этим создание новой
школьной системы Нового Орлеана происходило просто в военных темпах и с военной точностью. В течение 19
месяцев, когда большинство беднейших горожан были еще в изгнании, новоорлеанская система общедоступных школ
почти полностью была заменена частными школами. До урагана «Катрина» школьный отдел занимался работой
государственных школ, теперь же их осталось всего четыре. До катастрофы существовало лишь семь частных школ,
теперь их стало Ранее учителей Нового Орлеана объединял сильный профсоюз, теперь же профсоюзный договор
был расторгнут, и членов профсоюза вынуждены были покинуть город [8]. Некоторых учителей помоложе снова
наняли частные школы, уменьшив их зарплату; большинство же учителей остались без прежней работы.
Теперь Новый Орлеан стал, цитирую газету New York Times, «самой выдающейся лабораторией страны, где
исследуется процесс распространения частных школ», а Американский институт предпринимательства, хранилище
идей Фридмана, торжественно провозгласил: «Ураган "Катрина" за один день совершил то чего долгие годы не
могли сделать реформаторы школьной системы в Луизиане» [9]. Между тем учителя государственных школ,
наблюдая, как деньги, выделенные жертвам стихийного бедствия, используются для «чистки» системы
государственного обучения, на смену которому приходит образование частное, называли план Фридмана «захватом
территории образования» [10].
Комментарии Фридмана по поводу событий в Новом Орлеане оказались его последней политической
рекомендацией; не прошло и года, как 16 ноября года он скончался в возрасте 94 лет. Странно, что этого
человека занимал такой относительно скромный вопрос, как создание системы частных школ в американском городе
средних размеров, ведь Фридмана считали самым влиятельным экономистом второй половины XX столетия, а среди
его учеников несколько президентов США, премьер-министры Великобритании, российские олигархи, министры
финансов Польши, диктаторы стран третьего мира, секретари Китайской коммунистической партии, директора
Международного валютного фонда и три последних руководителя Федеральной резервной системы США. И все-таки
его стремление использовать новоорлеанский кризис для продвижения фундаменталистской версии капитализма
причудливым образом стало прощальным приветом от неугомонного низенького профессора, который в свои лучшие
времена говорил, что он совсем как «старомодный проповедник, произносящий воскресную проповедь» [11].
На протяжении трех десятилетий Фридман и его влиятельные последователи оттачивали именно такую стратегию:
дождаться глубокого кризиса, потом распродать обломки государства частным игрокам, пока граждане еще не
пришли в себя от пережитого шока, а затем быстренько сделать эти «реформы» устойчивыми.
В одной из самых известных своих статей Фридман сформулировал суть тактической панацеи капитализма, в
которой я вижу доктрину шока. По его словам, «только кризис — подлинный или воображаемый — ведет к реальным
переменам. Когда такой кризис возникает, действия людей зависят от их представлений. И в этом, полагаю,
заключается наша главная функция: создавать альтернативы существующим стратегиям, поддерживать их
жизнеспособность и доступность до тех пор, пока политически невозможное не станет политически неизбежным»
[12]. Некоторые люди запасают консервы и воду, готовясь к великим стихийным бедствиям; Фридман же рекомендует
запастись идеями свободного рынка. И как только разражается кризис, уверяет профессор Чикагского университета,
следует действовать быстро, молниеносно вносить необратимые изменения, пока охваченное кризисом общество не
придет в себя и не вернется к «тирании статус-кво». Фридман утверждает, что «у новой власти есть от шести до
девяти месяцев, когда можно добиться основных перемен; если она не использует этот шанс и не предпримет
решительных действий в этот период, ей не будут даны другие столь же богатые возможности» [13]. Этот вариант
совета Макиавелли — наносить «вред» «внезапно и весь сразу», кажется, остается самым главным и неизменным
пунктом из всего стратегического наследия Фридмана.
Впервые Фридман учился использовать широкомасштабный шок или кризис в середине х годов прошлого века,
когда работал советником чилийского диктатора генерала Аугусто Пиночета. Жители Чили находились в состоянии
шока не только из-за насильственного захвата власти Пиночетом, но и благодаря мучительной и резкой
гиперинфляции. Фридман посоветовал Пиночету совершить моментальное преобразование экономики: снизить
налоги, дать свободу торговле, приватизировать часть государственных функций, уменьшить расходы на социальную
сферу и ослабить государственный контроль. В итоге на смену государственным школам в Чили пришли школы
частные, финансируемые на основе ваучеров. Это был самый резкий переход к капитализму из всех, которые когда-
либо где-либо предпринимались, и его называли революцией «чикагской школы», поскольку многие из экономистов
Пиночета получили подготовку под руководством Фридмана в Чикагском университете. Фридман предсказывал, что
скорость, неожиданность и масштаб экономических сдвигов вызовут психологическую реакцию населения, которая
«облегчит процесс урегулирования» [14]. Он придумал название для такой болезненной тактики: экономическая
«шоковая терапия». С тех пор на протяжении десятилетий, когда правительства осуществляли радикальные
программы перехода к свободному рынку, использование этого лечения шоком «внезапно и сразу», или «шоковой
терапии», стало просто вопросом выбора метода.
Пиночет облегчал процесс урегулирования и своими собственными шоковыми мерами: при этом режиме
появились многочисленные камеры пыток, где корчились от боли те несчастные люди, которые, вероятнее всего,
должны были воспротивиться капиталистическим преобразованиям. Многие люди в Латинской Америке видели
прямую связь между экономическим шоком, после которого разорились миллионы людей, и эпидемией пыток для
сотен тысяч тех, кто верил в иной общественный строй. Уругвайский писатель Эдуардо Галеано говорил: «Как же еще
можно было поддерживать такое неравенство, если не с помощью встряски или электрошоком?» [15]
Ровно через 30 лет после этих трех форм шока, которые пришлось испытать Чили, та же схема была использована
в Ираке, притом еще грубее. Сначала была война, затеянная, по мнению авторов военной доктрины «шока и трепета»,
чтобы «контролировать волю, восприятие и способность к пониманию ситуации противника, что сделает врага
буквально неспособным к действиям или реагированию» [16]. Затем, когда страна еще была объята пламенем,
последовала радикальная шоковая терапия экономики: массовая приватизация, полная свобода торговли, единый
процентный налог, резкое сокращение государственного аппарата, — все эти меры проводил главный
дипломатический представитель США Л. Пол Бремер. Временный руководитель Министерства торговли Ирака Али
Абдул-Амир Аллави говорил тогда, что народ Ирака «смертельно устал быть участником экспериментов. Система
уже пережила достаточно шока, так что нет нужды применять эту шоковую терапию еще и в сфере экономики» [17].
Когда жители Ирака начали сопротивляться переменам, их арестовывали и бросали в тюрьмы. Там тело и психика
сталкивались с новыми видами шока, на этот раз куда менее метафоричными.
Я приступила к исследованию вопроса о том, как свободный рынок зависит от влияния шока, четыре года назад, в
первые дни оккупации Ирака. Придя в Багдаде к выводу, что попытка Вашингтона применить шоковую терапию
после военной стратегии «шока и трепета» провалилась, я отправилась в Шри-Ланку, за несколько месяцев до того, в
году, опустошенную цунами, и увидела там очередную версию того же маневра: иностранные инвесторы и
международные кредиторы сообща использовали атмосферу паники, чтобы отдать все прекрасное побережье в руки
предпринимателей, которые быстро построили огромные курортные зоны, из-за чего сотни тысяч местных рыбаков
были лишены возможности восстановить свои деревни около воды. «Природа, нанесшая Шри-Ланке сокрушительный
удар, подарила стране уникальную возможность, так что эта великая трагедия породит туризм мирового класса», —
заявило правительство Шри-Ланки [18].
В это время на Новый Орлеан обрушился ураган «Катрина», и ряд политиков-республиканцев, интеллектуальных
столпов, занимающихся развитием страны, заговорили о «чистых листах» и небывалых возможностях; и стало ясно,
что теперь это уже превратилось в излюбленный метод достижения корпоративных целей: использовать момент
коллективной травмы для применения радикальной социальной и экономической инженерии.
Лучше всего это выразил Майк Бэттлз: «Страх и беспорядок несут нам реальные перспективы» [20]. Этот
летний человек, ранее служивший в ЦРУ, говорил о том, как хаос в Ираке после вторжения помог его малоизвестной
и неопытной частной фирме Custer Battles, занимающейся безопасностью, получить от федерального правительства
контракты примерно на миллионов долларов [21]. Его слова вполне могут служить лозунгом современного
капитализма: страх и беспорядки позволяют совершить очередной скачок вперед.
Углубляясь в историю в попытке понять, каким образом подобная модель рынка распространилась по земному
шару, я обнаружила, что идея использовать кризисы и бедствия была присуща школе Милтона Фридмана с самого
начала — эта фундаменталистская версия капитализма всегда нуждается в катастрофе, чтобы двигаться вперед.
Очевидно, эти «благоприятные» кризисы становились все масштабнее и вызывали более сильный шок, но то, что
произошло в Ираке и Новом Орлеане, не было новым изобретением эпохи после 11 сентября. Скорее, эти
откровенные эксперименты по использованию кризисов стали кульминацией трех десятилетий жесткого следования
доктрине шока.
Если смотреть сквозь призму этой доктрины, последние 35 лет не похожи на другие годы. Самые вопиющие
нарушения прав человека в этот период, которые представляются садизмом антидемократических режимов, были на
деле либо совершены с сознательной целью запугать общество, либо активно использовались, чтобы подготовить
почву для проведения радикальных «реформ» в пользу свободного рынка. Во время правления хунты в Аргентине в
е годы прошлого века «пропало» 30 тысяч человек, многие из которых были левыми активистами, и это было
необходимо для реализации политики чикагской школы; сходным образом террор способствовал проведению
экономических преобразований в Чили. Подобную роль сыграл шок от бойни на площади Тяньаньмэнь в Китае в
году и последовавшего ареста десятков тысяч людей; это позволило Коммунистической партии превратить большую
часть страны в огромную экспортную зону, где работники были слишком запуганы, чтобы заявлять о своих правах. В
России в году решение Бориса Ельцина послать танки и открыть огонь по зданию парламента связало руки
деятелям оппозиции, позволило провести приватизацию по сниженным ценам и породило печально известных
русских олигархов.
Подобную службу для Маргарет Тэтчер в Великобритании сослужила война на Фолклендских островах в
году: беспорядки и энтузиазм националистов после войны позволили ей использовать грубую силу для подавления
забастовки шахтеров и осуществить безумную программу приватизации — впервые в истории западной демократии.
Нападение НАТО на Белград в году создало условия для стремительной приватизации в бывшей Югославии —
эта цель была намечена еще до начала военных действий. Разумеется, экономика не стала единственной причиной
этих войн, но в каждом случае значительный шок для общества использовали как подготовку для проведения
экономической шоковой терапии.
Травматические события, которые «облегчали» достижение цели, не всегда носили характер ярких бедствий. В
е годы в Латинской Америке и Африке долговой кризис заставил страны выбирать «приватизацию или смерть», как
выразился один из бывших работников МВФ [22]. Запутавшиеся в хаосе гиперинфляции и неспособные сказать «нет»
тем, кто предлагал иностранные займы, правительства согласились на «шоковую терапию» в надежде, что оно спасет
их от худшего бедствия. Финансовый кризис годов, по своей опустошительности почти сопоставимый с
Великой депрессией, заставил присмиреть так называемых «азиатских тигров», так что им пришлось открыть свои
рынки и устроить, как писал журнал The New York Times Magazine, «величайшую в мире распродажу по случаю
выхода из бизнеса» [23]. Во многих из этих стран существовала демократия, но радикальное введение свободного
рынка проводилось там недемократическим путем. Напротив, как это понимал Фридман, атмосфера масштабного
кризиса была необходимой предпосылкой для того, чтобы преодолеть сделанный избирателями выбор и передать
страну в руки экономических «технократов».
Разумеется, в некоторых случаях принятие политики свободного рынка происходило демократическим путем:
политики заявляли о своей жесткой программе и побеждали на выборах; прекрасный пример такого хода событий —
США под управлением Рональда Рейгана, а из свежих примеров — победа Николя Саркози во Франции. Однако в
подобных случаях приверженцы свободного рынка наталкивались на сопротивление общества и им приходилось
пересматривать свои радикальные планы и соглашаться на постепенные реформы, а не на тотальные перемены. И эта
закономерность объяснима: дело в том, что экономическая модель Фридмана может лишь частично применяться в
условиях демократии, но для ее подлинной реализации необходим авторитаризм. Чтобы проводить шоковую терапию
в экономике — как это было в Чили в е годы, в Китае в конце х, в России в е и в США после 11 сентября
года, — обществу необходимо пережить тяжелую травму, которая или приостанавливает функционирование
демократии, или полностью ее блокирует. Этот идеологический крестовый поход берет начало от авторитарных
режимов в Южной Америке, а на самых значительных недавно покоренных территориях — в России и Китае — он до
сего дня весьма комфортабельно сосуществует рядом с тираническим правлением, принося хорошие доходы.
Движение чикагской школы Фридмана с х годов завоевывало территории по всему миру, но до недавнего
времени эта идеология не применялась в полном объеме в стране, где она зародилась. Конечно, Рейган проложил для
нее путь, тем не менее США сохранили систему пособий по безработице и социального обеспечения, а также
государственные школы, поскольку родители, по словам Фридмана, сохраняли «иррациональную привязанность к
социалистической системе» [24].
Когда в году республиканцы получили контроль над Конгрессом, Дэвид Фрам, переселившийся в Америку из
Канады, будущий спичрайтер Джорджа Буша, принадлежал к так называемым неоконсерваторам, которые призывали
к экономической революции США в стиле шоковой терапии. «Вот как, думаю, это надо делать. Вместо того чтобы
сокращать расходы по частям — немного тут, немного там, — я бы предложил нечто иное: в один определенный день
этим летом мы приостанавливаем выполнение программ, каждая из которых стоит по одному миллиарду долларов
или меньше. Возможно, такое сокращение расходов не приведет к большим изменениям, но, ребята, это привлечет к
себе внимание. И вы можете это сделать прямо сейчас» [25].
Тогда Фраму не удалось применить шоковую терапию на ее родине, и это объясняется тем, что в Америке не было
кризиса, который бы подготовил благоприятную почву. Но в году все изменилось. На момент террористической
атаки 11 сентября в Белом доме собралось множество учеников Фридмана, включая его близкого друга Дональда
Рамсфельда. Команда Буша использовала момент всеобщей растерянности с потрясающей быстротой — не потому,
что администрация, как некоторые думали, коварным образом подстроила этот кризис, но потому, что ключевые
фигуры в администрации, ветераны экспериментов с капитализмом катастроф в Латинской Америке и Восточной
Европе в прошлом, входили в движение, члены которого молятся о кризисе, как фермеры во время засухи молятся о
дожде или как Свидетели Иеговы — о конце света и о том, чтобы их вознесли на небеса. И когда наступает
долгожданная катастрофа, эти люди моментально понимают, что их час, наконец, пробил.
В течение трех десятилетий Фридман и его последователи методично использовали шоковые ситуации —
эквиваленты 11 сентября для США — в других странах, начиная с военного переворота Пиночета 11 сентября
года. А 11 сентября года настал момент, когда идеология, выкованная в американских университетах и
нашедшая прибежище в организациях Вашингтона, смогла, наконец, вернуться к себе на родину.
Администрация Буша после террористической атаки мгновенно начала эксплуатировать страх не только для того,
чтобы объявить «войну террору», но и для организации весьма прибыльного предприятия, новой, быстрорастущей
промышленности, которая вдохнула новую жизнь в ненадежную экономику США. Если увидеть в этом комплекс
капитализма катастроф, легче понять, что это явление куда более широкое, нежели военно-промышленный комплекс,
против которого предостерегал Дуайт Эйзенхауэр в конце своего правления: это глобальная война, в которой на всех
уровнях сражаются частные компании, получающие государственные средства и принявшие бессрочный мандат
постоянно защищать родные Соединенные Штаты, одновременно устраняя всякое «зло» за границей. Всего за
несколько лет этот комплекс расширил свой рынок: это уже не только борьба с терроризмом, но и международное
миротворчество, муниципальное развитие, устранение последствий природных катастроф, которые стали происходить
все чаще. Конечной целью корпорации, стоящей в сердцевине этого комплекса, является реализация модели
доходного правительства. И эта модель проводится в жизнь с огромной скоростью в чрезвычайных обстоятельствах,
она определяет обычные и повседневные функции государства; фактически это приватизация правительства.
Чтобы дать старт развитию комплекса капитализма катастроф, администрация Буша без публичных дискуссий и
широкого обсуждения передала в частные руки многие из самых деликатных и ключевых функций государства: от
заботы о здоровье солдат до допроса заключенных или сбора информации относительно каждого из нас.
Правительство в этой бесконечной войне ведет себя не как администратор, управляющий сетью подрядчиков, но
как богатый капиталист — владелец предприятия, который сам вкладывает начальный капитал в создание комплекса,
а затем становится самым значимым потребителем его новых услуг. Можно проиллюстрировать этот процесс тремя
примерами. В году правительство США заключило контрактов с компаниями, которые занимаются
обеспечением безопасности; в течение периода длиной в 22 месяца, который закончился в августе года,
Министерство национальной безопасности заключило более тысяч таких контрактов [26]. На глобальную
«промышленность национальной безопасности» — с экономической точки зрения малозначимую до года —
теперь расходуется миллиардов долларов [27]. В году правительство США потратило на национальную
безопасность в среднем по долларов с каждой семьи [28].
И все это касается не только внутреннего фронта войны против террора, деньги тратятся на сражения и за
пределами Америки. Это не только поставщики вооружения, доходы которых резко возросли благодаря войне в
Ираке; содержание вооруженных сил США сегодня стало индустрией сервиса с самыми быстрыми темпами роста во
всем мире [29]. «Ни разу в истории две страны, в которых существует McDonalds, не вели войны одна против другой»,
— уверенно провозгласил обозреватель газеты New York Times Томас Фридман в декабре года [30]. Его
предсказание оказалось ошибочным всего спустя два года, более того, благодаря модели прибыльной войны армия
США отправляется на сражения в сопровождении Burger King и Pizza Hut, и эти компании на льготных условиях
продают свою продукцию солдатам на военных базах от Ирака до бухты Гуантанамо.
Кроме того, это гуманитарная помощь и реконструкция. Начиная с Ирака доходы от гуманитарной помощи и
реконструкции уже стали новой глобальной парадигмой, при этом не важно, что было причиной изначальной
катастрофы: предупредительные военные действия, такие как нападение Израиля на Ливан в году, или ураган. В
условиях недостатка ресурсов и изменения климата, что все чаще порождает масштабные бедствия, реагирование на
катастрофу слишком важно для развития рынка, чтобы передать эти действия в руки некоммерческих организаций.
Почему школы должен восстанавливать ЮНИСЕФ, когда эту задачу может взять на себя Bechtel, одна из крупнейших
инженерных фирм США? Зачем поселять людей, эвакуированных из Миссисипи, в пустые квартиры при поддержке
субсидий, когда их можно разместить на туристических судах типа Carnival? Зачем приглашать миротворцев из ООН
в Дарфур, когда частные компании, занимающиеся безопасностью, такие как Blackwater, ищут новых клиентов? И это
особенность эпохи после 11 сентября: ранее войны и бедствия открывали возможности перед узким сектором
экономики — скажем, для производства истребителей или строительных компаний, которые восстанавливают мосты
после бомбежки. При этом экономическая роль войны сводилась прежде всего к тому, что она позволяла открывать
новые рынки, которые раньше были недоступны, и создавать повышенный спрос на продукцию при восстановлении
мира. Теперь же война и бедствие целиком и полностью приватизированы — настолько, что сами становятся новым
рынком и уже не нужно дожидаться окончания войны для роста спроса: способ передачи информации сам по себе
является информацией*.
Одно из явных преимуществ такого постмодернистского подхода заключается в том, что с точки зрения рынка тут
нет места неудаче. Как заметил один аналитик, говоря об особенно удачном для доходов энергетической компании
Halliburton квартале, «Ирак превзошел наши ожидания» [31]. Это было сказано в октябре года, в самый ужасный
месяц войны, когда зарегистрированные потери среди гражданского населения Ирака составили человек [32]. И
тем не менее акционеры должны были высоко оценить эту войну, которая принесла одной-единственной компании
доход в 20 миллиардов долларов [33].
Таким образом, торговля оружием, армия, доходная реконструкция и индустрия национальной безопасности,
появившиеся в результате применения шоковой терапии администрацией Буша после 11 сентября, — это вполне
сформировавшаяся новая экономика. Она была построена в эпоху Буша, но теперь существует совершенно
независимо от администрации любой политической ориентации и будет сохранять свою прочную позицию до тех пор,
пока стоящая за ней доминирующая корпоративная идеология не будет идентифицирована, изолирована и поставлена
под сомнение. Этим комплексом руководят американские фирмы, но он носит глобальный характер: британские
компании делятся своим опытом применения вездесущих камер наблюдения, израильтяне являются специалистами по
строительству высокотехнологичных стен и ограждений, канадские деревообрабатывающие фирмы поставляют
сборные дома, которые в несколько раз дороже домов местного производства, и так далее, «Не думаю, что раньше
кто-либо видел в ликвидации последствий катастроф настоящий рынок жилищного строительства, — сказал Кен
Бейкер, руководитель корпорации лесоторговцев Канады. — В долгосрочной перспективе это стратегия, которую
надо совершенствовать» [34].
По масштабам капитализм катастроф можно поставить в один ряд с зарождающимися рынками и скачком
развития информационных технологий в х. Фактически инсайдеры говорят, что дела тут идут даже лучше, чем в
эпоху доткомов, и «мыльный пузырь безопасности» продолжает раздуваться, хотя прочие уже полопались. Учитывая
растущие доходы индустрии безопасности (которая только в США в году должна была принести 60 миллиардов
долларов прибыли), а также сверхприбыли нефтяной промышленности (которые растут при каждом очередном
кризисе), можно сказать, что экономика периода катастроф спасла мировой рынок от глубокого спада, который ему
грозил накануне 11 сентября [35].
Попытка воссоздать историю идеологического крестового похода, высшей точкой которого стала радикальная
приватизация войны и катастроф, наталкивается на одну проблему: эта идеология, как хамелеон, постоянно меняла
названия и лица. Фридман называл себя «либералом», но его американские последователи, в чьих головах либералы
ассоциировались с высокими налогами и хиппи, обычно относили себя к консервативным «классическим
экономистам», сторонникам свободного рынка, а позднее — к приверженцам рейганомики или laissez-faire, то есть
политики невмешательства государства. В мире это учение преимущественно называют неолиберализмом, часто
свободной торговлей или просто глобализацией. Лишь с середины х годов это направление мысли, которое
возглавляли столпы правого крыла, долгое время связанные с Фридманом, такие как фонд Heritage, Институт Катона
и Американский институт предпринимательства, стало называть себя неоконсервативным. Это мировоззрение
поставило всю мощь военной машины Соединенных Штатов на службу корпоративным целям.
Все эти идеологические инкарнации сохраняли верность политической триаде: устранению государственного
контроля, полной свободе корпораций и минимуму социальных расходов, — но ни одно из перечисленного, похоже,
не дает адекватного представления об этой идеологии. Фридман утверждал, что его движение представляет собой
попытку освободить рынок от государства, но реальная история того, что происходит, когда его чистый замысел
воплощается на практике, — это совсем другая вещь. В любой стране, где за последние три десятилетия применялась
политика чикагской школы, возникал мощный альянс между немногочисленными самыми крупными корпорациями и
группой самых богатых политиков, причем граница между этими группами была нечеткой и изменчивой. В России
миллиардеры — частные игроки в таком альянсе — называются олигархами, в Китае их зовут «князьками», в Чили —
«пираньями», в США, в правление Буша-Чейни, — «первопроходцами». Эти политические и корпоративные элиты
отнюдь не освобождают рынок от государства, они просто сливаются с ним, присваивая себе право распоряжаться
ресурсами, которые ранее принадлежали обществу, от нефтяных скважин России до общественных земель в Китае
или контрактов на восстановительные работы в Ираке при отсутствии конкуренции.
Более точный термин для системы, которая стирает границы между Большим Правительством и Большим
Бизнесом, — это не либерализм, не консерватизм и не капитализм, но корпоративизм. Ее главная характеристика —
переход значительной массы общественного богатства в частные руки, часто при этом растут долги, возникает все
более широкая пропасть между неимоверно богатыми и на все готовыми бедняками и появляется агрессивный
национализм, который позволяет оправдать бесконечные расходы средств на безопасность. Для людей, которые
находятся внутри этого пузыря огромного богатства, это самое выгодное положение дел. Но поскольку подавляющее
большинство людей оказывается вне пузыря, корпоративное государство начинает проявлять и другие характерные
черты: агрессивный надзор (и снова в этом случае государство и огромные корпорации начинают торговать выгодами
и контрактами), массовые аресты, ограничение гражданской свободы и часто, хотя и не всегда, пытки.
От Чили до Китая и Ирака пытки молчаливо сопровождали глобальный крестовый поход свободного рынка. Но
пытка не только средство, позволяющее навязать нежеланные политические меры протестующим людям, но и
метафора, отражающая внутреннюю логику доктрины шока.
Пытки, или на языке ЦРУ «допросы с применением принуждения», — это набор специальных техник, которые
должны вызвать у заключенного состояние глубокой дезориентации и шока, чтобы склонить его к признанию вопреки
его собственной воле. Стоящие за этой техникой идеи разработаны в двух руководствах ЦРУ, которые были
рассекречены в конце х годов. Как объясняется в этих руководствах, для того чтобы «сопротивляющийся источник
информации» заговорил, необходимо решительными действиями лишить узника способности осмысливать
окружающий его мир [36]. Прежде всего, следует прекратить доступ любых ощущений (с помощью капюшона,
закрывающего глаза, ушных затычек, кандалов, полной изоляции), а затем тело заключенного подвергают чрезмерной
стимуляции (стробоскопический свет, оглушительная музыка, избиения, электрошок).
Этот «подготовительный» этап должен действовать на сознание как ураган: узник впадает в глубокую регрессию и
настолько запуган, что уже не в состоянии думать рационально или отстаивать собственные интересы. Именно на
этой стадии шока большинство заключенных делают все, что хотят допрашивающие: выдают информацию,
признаются в своей вине, отказываются от того, во что раньше верили. Как это достаточно сжато формулирует одно
из руководств ЦРУ, «существует период — он может быть очень кратким — приостановки жизненных сил, нечто
вроде психологического шока или паралича. Его вызывают травматические или близкие к ним переживания, которые
как бы разрушают привычный мир субъекта и его образ самого себя в контексте этого мира. Опытный
допрашивающий распознает подобные состояния, он знает, что именно в этот момент источник сильнее открыт к
внушению, вероятнее пойдет на уступки, чем до воздействия такого шока» [37].
Доктрина шока в точности повторяет этот процесс, пытаясь обеспечить на уровне массового сознания то, что
пытки позволяют достичь в отношении индивида. Наиболее яркий пример тому — 11 сентября, когда для миллионов
людей был разрушен привычный мир и они впали в состояние глубокой дезориентации и регрессии, чем мастерски
воспользовалась администрация Буша. Внезапно мы оказались в некоем нулевом году, когда все, что мы ранее знали
об этом мире, можно было списать со счетов как «логику до 11 сентября». Никогда не отличавшиеся глубоким
знанием истории, американцы превратились в «чистый лист бумаги», на котором «можно нарисовать новый, более
прекрасный мир», как говорил Мао о своем народе [38]. Немедленно материализовалась целая армия экспертов,
которые стали набрасывать новые и прекрасные слова на податливом полотне нашего посттравматического сознания:
«столкновение цивилизаций», «ось зла», «исламо-фашизм», «безопасность отечества». И пока каждый думал о
неслыханных ранее цивилизационных войнах и столкновениях, администрация Буша смогла выполнить то, о чем до
11 сентября ей приходилось лишь мечтать: она начала приватизированные войны за границей, а дома выстроила
корпоративный комплекс обеспечения безопасности.
Так работает доктрина шока: начальное бедствие — переворот, террористический акт, крушение рынка, война,
цунами, ураган — вводит все население страны в состояние коллективного шока. Падающие бомбы, вспышки
террора, ужасающие порывы ветра выполняют ту же подготовительную функцию для общества, что и оглушительная
музыка или избиения в камерах, где пытают заключенных. Подобно запуганному узнику, выдающему имена своих
друзей или отрекающемуся от своих убеждений, общество, потрясенное шоком, часто отрекается от того, что в других
условиях оно бы страстно защищало. Джамар Перри и его соседи, эвакуированные в Батон-Руж, должны были
отказаться от своего жилья и государственных школ. После цунами рыбаки Шри-Ланки уступили ценные участки
земли на побережье в пользу отелей. Жители Ирака, если бы все совершалось по плану, должны были пережить шок и
трепет и передать контроль над своими нефтяными запасами, государственные компании и свой суверенитет военным
базам США и «зеленым зонам».
ВЕЛИКАЯ ЛОЖЬ
В лавине хвалебных слов, обращенных к Милтону Фридману, роль шока и кризисов в продвижении мира вперед
почти не упоминается. На самом деле его смерть послужила поводом для пересказа официальной истории о том, как
бренд радикального капитализма стал официальной доктриной правительств почти по всему земному шару. Подобная
мифологическая версия истории, заботливо очищенная от любых следов насилия и принуждения, тесно сплетенных с
этим крестовым походом, представляет собой наиболее успешный пропагандистский ход последних трех десятилетий.
Эта версия звучит примерно так.
Фридман посвятил жизнь мирной борьбе мыслителя против тех, кто думал, что правительство обязано
регулировать рынок, чтобы смягчить его жесткие грани. По его мнению, «история вступила на ложный путь», когда
политики начали прислушиваться к словам Джона Мейнарда Кейнса, интеллектуального создателя «Нового курса» и
современной государственной системы социального обеспечения [39]. Крах рынка в году породил всеобщее
убеждение в том, что политика невмешательства провалилась и правительство обязано заботиться об экономике,
чтобы перераспределять богатства и регулировать деятельность корпораций. В эти мрачные для политики
невмешательства дни, когда коммунисты победили на Востоке, Запад с радостью вступил на путь государства
всеобщего благосостояния, а экономический национализм пустил корни на постколониальном Юге, Фридман и его
учитель Фридрих Хайек заботливо хранили пламя чистого капитализма, незапятнанного кейнсианскими попытками
собрать общественное богатство, чтобы построить более справедливое общество.
«Это, как я думаю, огромная ошибка, — писал Фридман в письме к Пиночету в году, — верить в то, что
можно делать добро с помощью чужих денег» [40]. Но его не слушали; большинство людей с упорством держались
убеждения, что их правительства могут и обязаны делать добро. В году газета Time пренебрежительно
отзывается о Фридмане как о «мечтателе или зануде», которого если и почитают за пророка, то лишь немногие
избранные [41].
Наконец, после того как он провел нескольких десятков лет в интеллектуальной пустыне, наступили е годы —
эпоха правления Маргарет Тэтчер (она называла Фридмана «интеллектуальным борцом за свободу») и Рональда
Рейгана (который, как заметили, носил с собой манифест Фридмана «Капитализм и свобода» во время предвыборной
борьбы за президентский пост) [42]. Появились политические лидеры, готовые реализовать идею неограниченного
рынка в реальном мире. По официальной версии, после того как Рейган и Тэтчер мирно и демократически дали волю
рынкам в своих странах, это обернулось такой свободой и процветанием, что, когда началось падение диктатур от
Манилы до Берлина, массы потребовали рейганомики наряду с бигмаком.
Когда в итоге распался Советский Союз, жители «империи зла» с радостью присоединились к революции
Фридмана, как и коммунисты Китая, превратившиеся в капиталистов. Это означало, что уже ничто не преграждало
дороги подлинному глобальному свободному рынку, при котором освобожденные корпорации не только получили
свободу в своих странах, но и могут теперь беспрепятственно пересекать границы, чтобы вокруг них расцветало
благоденствие по всему миру. Возник двойной консенсус относительно общественного строя: политических лидеров
необходимо избирать, а экономика должна жить по законам Фридмана. Это был, по словам Фрэнсиса Фукуямы,
«конец истории» — «конечная точка идеологической эволюции человечества» [43]. Когда Фридман умер, журнал
Fortune написал, что «он живо чувствовал ход истории»; Конгресс США принял решение объявить Фридмана «одним
из величайших в мире борцов за свободу, и не только в сфере экономики, но и во всем»; губернатор Калифорнии
Арнольд Шварценеггер объявил 29 января года Днем Милтона Фридмана для всего штата, и этому примеру
последовали некоторые другие города и поселки. Wall Street Journal кратко выразил эту «причесанную» версию
истории в своем заголовке: «Человек свободы» [44].
Эта книга бросает вызов основному и нежно любимому утверждению официальной истории, что триумф
свободного от постороннего вмешательства капитализма был рожден из импульса свободы, что неограниченный
свободный рынок идет рука об руку с демократией. Вместо этого я намерена показать, что такой фундаменталистской
форме капитализма постоянно сопутствовало самое грубое принуждение, направленное как на общественный
политический организм, так и на тела бесчисленного множества людей. История современного свободного рынка,
которая, если выражаться точнее, представляет собой становление корпоративизма, написана при помощи шока.
Ставки в этой игре высоки. Альянсы корпораций готовы устранить последние преграды: закрытую нефтяную
экономику арабского мира и те сферы западной экономики, которые долгое время были защищены от погони за
прибылью, в частности ликвидация последствий катастроф и содержание армий. Поскольку не видно хотя бы и
лицемерных попыток добиться согласия общества на приватизацию таких важных функций, будь то внутри страны
или за границей, чтобы достичь этой цели, понадобятся рост насилия и еще более опустошительные катастрофы. Но
ввиду того что решающая роль шока и кризисов столь успешно заретуширована в официальной истории становления
свободного рынка, экстремистские тактики, применяемые в Ираке и Новом Орлеане, часто ошибочно принимают за
отдельные случаи некомпетентности или кумовства Белого дома в период правления Буша. Но фактически деяния
Буша представляют собой крайне жестокую и тщательно разработанную кульминацию полувековой борьбы за
тотальное высвобождение корпораций из-под власти
Любая попытка заявить, что именно идеология повинна в преступлениях ее приверженцев, требует огромной
осторожности. Слишком легко думать, что люди, с которыми мы не согласны, не просто ошибаются, но являются
приверженцами тирании, фашизма или геноцида. И тем не менее некоторые идеологии опасны для общества, и эту
опасность следует распознать. Это закрытые фундаменталистские доктрины, которые не могут сосуществовать с
другими мировоззрениями; их последователи сетуют по поводу разнообразия мнений и требуют полной свободы для
практической реализации своей «совершенной системы». Мир в его нынешнем виде должен быть опустошен, чтобы
освободить место для их «чистого» сознания. Укорененная в библейских образах Великого потопа и ужасающего
огня, такая логика неизбежно ведет к насилию. Идеологии, которые жаждут недостижимого состояния «чистого
листа», чего можно достичь лишь в результате катастрофы, относятся к весьма опасным.
Обычно именно крайне экстремистские религиозные или расистские идеи требовали стереть с лица земли целые
народы и культуры, чтобы реализовать на практике свое безупречное мировоззрение. После падения Советского
Союза многие люди узнали о величайших преступлениях, совершенных во имя коммунизма. Советские архивы
открылись для исследователей, которые подсчитывали погибших — в результате искусственного голода, трудовых
лагерей или убийств. Это породило горячие споры по всему миру о том, насколько совершенные зверства
объясняются идеологией, а не ее искажениями со стороны приверженцев, таких как Сталин, Чаушеску, Мао и Пол
Пот.
«Именно воплотившийся коммунизм породил массовые репрессии, которые нашли свое высшее выражение в
царстве террора, поддерживаемом государством, — пишет Стефан Куртуа, соавтор вызывающей споры "Черной
книги коммунизма". — Неужели идеология тут совершенно безгрешна?» [45] Разумеется, это не так. Из этого не
следует, что любая форма коммунизма неизбежно влечет за собой геноцид, как радостно провозглашают некоторые,
но именно интерпретация коммунистической теории — доктринерская, авторитарная и ненавидящая плюрализм —
породила сталинские чистки и лагеря перевоспитания Мао. Авторитарный коммунизм навсегда запятнал себя позором
в своих реальных лабораториях — и таковым должен остаться.
Но что можно сказать о современном крестовом походе за освобождение мировых рынков? Военные перевороты,
войны и кровавые бойни, в результате которых устанавливаются благоприятные для корпораций режимы, никогда не
рассматривались как преступления капитализма, их приписывали экстремизму ретивых диктаторов, горячим
сражениям на фронтах холодной войны, а теперь — войне с терроризмом. И когда самых горячих противников
корпоративной экономической модели систематически устраняют, будь то Аргентина х или Ирак сегодня, эти
жестокие меры воспринимают как часть грязного сражения против коммунизма или терроризма — но никогда как
часть борьбы за продвижение чистого капитализма.
Я не утверждаю, что все формы рыночной экономики несут в себе жестокость. Теоретически может существовать
рыночная экономика, которая обходится без насилия и не требует подобной идеологической чистоты. Свободный
рынок товаров массового потребления может сосуществовать с бесплатной системой здравоохранения,
государственными школами, крупными сегментами экономики, например в виде национальной нефтяной компании,
находящимися в руках государства. Равно можно требовать, чтобы корпорации достойно оплачивали труд и уважали
право работников создавать профсоюзы, а государство взимало налоги и перераспределяло богатства, сглаживая
жесткое неравенство, характерное для общества при корпоративизме. Однако рынок нельзя создать на основе
фундаментализма.
После Великой депрессии Кейнс предложил именно такую смешанную модель регулируемой экономики, и этот
переворот в государственной политике породил «Новый курс» и повлек за собой подобные преобразования по всему
миру. Именно против такой системы компромиссов, сдержек и противовесов была направлена контрреволюция
Фридмана, которая методично разрушала эту систему в одной стране за другой. И в этом аспекте вариант капитализма
от чикагской школы действительно имеет нечто общее с опасными идеологиями: это характерное стремление к
недостижимой чистоте, к «чистому листу», с которого можно начать созидание образцового общества.
Это стремление к богоподобной власти над всем творением прекрасно объясняет, почему идеологов свободного
рынка так сильно привлекают кризисы и катастрофы. Реальность без апокалиптических событий просто неприемлема
для их амбиций. На протяжении 35 лет контрреволюцию Фридмана вдохновляли свобода и возможности, доступные
только в периоды катастрофических перемен — когда люди с их неизменными привычками и устойчивыми
требованиями отбрасываются в сторону, — в те моменты, когда демократия кажется практически неосуществимой.
Адепты доктрины шока убеждены, что только великие катаклизмы — потоп, война, террористический акт —
могут создать широкое и чистое полотно, которое им так необходимо. Именно в такие моменты, когда нам
психологически и физически не за что держаться, мы становимся особенно податливыми. И эти художники берут
подготовленный материал в свои руки и начинают работу по переделке мира.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Индустриальная революция была началом революции настолько экстремальной и радикальной, насколько такими
были самые отчаянные замыслы, воспламенявшие умы фанатиков, но эти проблемы можно было разрешить только
при наличии неограниченных материальных благ.»
Карл Поланьи «Великая трансформация»
ГЛАВА 1
«Я пришел на скотобойню, чтобы понаблюдать за так называемым электрическим забоем, и увидел, что к вискам
свиней прикрепляли металлические зажимы, на которые подавался электроток ( вольт). Как только зажимы
оказывались на их головах, свиньи теряли сознание, цепенели, а через несколько секунд судорожно тряслись так же,
как собаки в наших экспериментах. В период потери сознания (эпилептическая кома) мясник наносил удар ножом и
выпускал кровь из животных без затруднений.»
Уго Черлетти, психиатр, описание «изобретенной» им электросудорожной терапии, г. [2]
«Я больше не разговариваю с журналистами», — ответил напряженный голос на другом конце телефонной линии.
А затем как бы приоткрылось крохотное окошко: «И чего вы хотите?»
Я понимала, что в моем распоряжении примерно 20 секунд на объяснения, и задача представлялась непростой. Как
я объясню, что мне нужно от Гейл Кестнер, как расскажу о том, что привело меня к ней?
Правда показалась бы слишком странной: «Я пишу книгу о шоке. О том, как переживают шок страны — во время
войны, террористических актов, переворотов и природных бедствий. И о том, как после этого их заставляют пережить
еще один шок — это делают корпорации и политики, использующие страх и замешательство, чтобы осуществить
шоковую терапию. А затем людей, которые сопротивляются этой шоковой политике, подвергают в случае
необходимости еще одному шоку в третий раз — с помощью полиции, солдат или допросов в тюрьме. И я хочу
побеседовать с вами, потому что вы одна из немногих людей, переживших тайные эксперименты ЦРУ с
электрошоком и другими "специальными техниками допроса". Кроме того, у меня есть основания предполагать, что
методы исследований х годов в Университете Макгилла, в которых вы были испытуемой, сейчас применяют к
узникам Гуантанамо и Абу-Грейб».
Нет, разумеется, я не могла это сказать. Вместо этого я сообщила: «Недавно мне пришлось путешествовать по
Ираку, и я пытаюсь понять, какую роль там играют пытки. Мне сказали, что они нужны для получения информации,
но я думаю, это не все. Может быть, это связано с попыткой создать образцовую страну, а для этого они хотят
опустошить человека, а затем переделать его с нуля?»
Наступила долгая пауза, а затем мне ответил несколько изменившийся голос (все еще напряженный, но
возможно, в нем было облегчение): «Вы точно выразили именно то, что ЦРУ и Эвен Кэмерон делали со мной. Они
пытались меня стереть и переделать. Но у них ничего не вышло».
Не прошло и суток, как я стучалась в дверь квартиры Гейл Кестнер в мрачном доме для престарелых в Монреале.
«Открыто», — произнес еле слышный голос. Гейл сказала, что оставит дверь открытой, потому что ей трудно
вставать. Это травмы позвоночника, которые все сильнее дают о себе знать, потому что к ним добавился артрит. Боли
в спине — одно из многих напоминаний о том, как 63 раза она получала разряды тока от до вольт,
направленные на фронтальные доли мозга, при этом ее сотрясали страшные судороги, ставшие причиной переломов,
растяжений, искусанных губ, сломанных зубов.
Гейл здоровается со мной, сидя в голубом плюшевом кресле с откидывающейся спинкой. Как я узнала позднее,
креслу можно придать 20 разных позиций, и Гейл постоянно их меняет, как фотограф в поисках фокуса. В этом кресле
она проводит все свои дни и ночи, пытаясь найти удобное положение и избежать сна, о котором она говорит: «мои
электрические сновидения». Во сне она видит «его»: доктора Кэмерона, давно уже скончавшегося психиатра, который
назначал шоковую терапию, а также другие пытки, применявшиеся к ней много лет назад. «Прошлой ночью ко мне
дважды являлось это ужасное чудовище, — заявила она, как только я вошла в комнату. — Не хочу вас ни в чем
обвинять, но это из-за вашего совершенно неожиданного звонка и ваших вопросов».
Я начала думать, что, возможно, мой приход сюда — это несправедливость. И это ощущение усугубилось, когда,
оглядев квартиру, я обнаружила, что тут нет для меня места. На всех свободных местах лежали огромные стопки
статей и книг, как будто случайными грудами, но сложенные в согласии с какой-то внутренней логикой. Все книжки
были помечены желтыми наклейками. Гейл указала мне на свободное место в комнате, где стоял незамеченный мною
деревянный стул, но она на миг испугалась, когда я попыталась найти сантиметровое пространство для моего
диктофона. На приставном столике перед ней свободного места не было: там было не меньше 20 пустых пачек из-под
сигарет Matinee Regular, выложенных в виде пирамиды. (Гейл предупредила меня по телефону,, что она непрерывно
курит: «Простите, но я курю. И плохо ем. Я толстая, и я курю. Надеюсь, вам это не помешает?») Сначала мне
показалось, что Гейл покрыла обратную сторону сигаретных пачек черной краской, но, приглядевшись, я обнаружила,
что там крохотными буквами написаны имена, числа, тысячи слов.
В течение дня, проведенного за беседой, Гейл часто, наклонившись, писала что-то на клочке бумаги или на пачке
из-под сигарет: «Заметка для себя, — объясняла она, — или я никогда этого не запомню». Груды бумаг и сигаретные
пачки для Гейл не просто странная картотека. Это ее память.
На протяжении всей взрослой жизни Гейл ум ее подводил: факты мгновенно исчезали, воспоминания, если они
там хранятся (многие — нет), были подобны моментальным снимкам, разбросанным по земле. Иногда она могла
вспомнить какой-то случай совершенно отчетливо — это она называла «осколком воспоминаний», — но на вопрос о
времени могла ошибиться на два десятка лет: «Это было в году. О нет, в !» Поэтому она хранит этот каталог.
Он доказывает, что она жила на самом деле. Сначала она извинялась за беспорядок. Но позднее сказала: «Он сделал
это со мной. Эта комната — часть пытки!»
Много лет Гейл мучил вопрос о провалах в ее памяти, как и о других странностях. Она не могла, например,
понять, почему слабый удар тока от устройства, открывающего гараж, вызвал у нее приступ неудержимой паники.
Или почему ее руки дрожали, когда она подключала к розетке свой фен. Но прежде всего она не могла понять, почему
может вспомнить почти все события своей взрослой жизни и почти ничего — из жизни до 20 лет. Когда ей
приходилось встречаться с человеком, который говорил, что знает ее с детства, она отвечала ему фразой: «Я знаю, кто
вы, но не могу точно припомнить, где мы встречались». Как она призналась: «Это было лукавство с моей стороны».
Гейл пришла к выводу, что все это — проявления ее нестабильного психического здоровья. Когда ей было
лет, она страдала депрессией и зависимостью от таблеток, иногда после нервных срывов она оказывалась в больнице в
бессознательном состоянии. Из-за этого семья разорвала с ней отношения, так что Гейл осталась совершенно одна и
иногда ей приходилось питаться отбросами, которые она находила в мусорных баках около продуктовых магазинов.
Но она смутно догадывалась, что нечто еще более страшное произошло раньше. До разрыва с семьей они с сестрой
— однояйцевым близнецом — часто говорили о времени, когда Гейл была в еще более тяжелом состоянии, так что
Зелле приходилось за ней ухаживать. «Ты не можешь себе представить, что я пережила, — говорила Зелла. — Ты
мочилась в комнатах, сосала палец и разговаривала по-детски. Ты даже попросила бутылочку моего ребенка. Вот с
чем мне приходилось справляться!» Гейл не могла понять, как относиться к этим заявлениям своей сестры. Мочилась
на пол? Требовала бутылочку своего племянника? Она ничего не помнила об этих странных поступках.
Ближе к 50 годам Гейл подружилась с мужчиной по имени Джекоб, в котором нашла, по ее собственным словам,
«родственную душу». Джекоб пережил холокост, и он также мучился из-за проблем с памятью. Джекоба, который
умер уже более 10 лет назад, очень беспокоили забытые Гейл годы. «Должна быть причина, — говорил он об этих
провалах. — Тут должна быть причина».
В году Гейл с Джекобом случайно проходили мимо киоска с газетами и увидели большой кричащий
заголовок: «Эксперименты по промыванию мозгов: жертвам обязаны выплатить компенсацию».
Гейл стала просматривать статью, и несколько фраз моментально бросились ей в глаза: «детская речь», «потеря
памяти», «недержание». «Я сказала: "Джекоб, купи эту статью"». Они присели в ближайшем кафе и прочли
невероятную историю о том, как в х годах Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов
оплачивало эксперименты над пациентами психиатрической клиники, которые проводил один доктор из Монреаля.
Этот доктор неделями держал испытуемых в состоянии сна и в изоляции, а затем назначал им огромные дозы
электрошока, а также экспериментальные смеси лекарств, в том числе психоделик ЛСД и галлюциноген РСР*,
известный под названием «ангельская пыль». Эти опыты, в результате которых пациенты возвращались к
довербальному младенческому состоянию, проходили в Институте имени Аллана при Университете Макгилла под
наблюдением руководителя доктора Эвена Кэмерона. О том, что Кэмерона финансировало ЦРУ, стало известно в
конце х в силу Закона о свободе доступа к информации, что вызвало специальные разбирательства в Сенате США.
Девять бывших пациентов Кэмерона, объединившись, подали иск против ЦРУ и канадского правительства, которое
также оплачивало исследования Кэмерона. В ходе долгого разбирательства юристы пациентов пришли к выводу, что
эти эксперименты нарушили все законы медицинской этики. Пациенты обращались к Кэмерону с не самыми
серьезными нарушениями психики: по поводу послеродовой депрессии, тревоги, даже с трудностями в браке, — и их
использовали, не спрашивая их согласия и не ставя в известность, в качестве лабораторных животных, чтобы
удовлетворить интерес ЦРУ, желавшего знать, как можно контролировать психику человека. В году ЦРУ
пришлось выплатить тысяч долларов девяти пострадавшим — на тот момент самая большая сумма, которая когда-
либо была выплачена этой организацией. Четыре года спустя канадское правительство согласилось уплатить по
тысяч долларов в качестве компенсации каждому пациенту, который был вовлечен в эти эксперименты [3].
Кэмерон не только сыграл решающую роль в разработке современной американской техники пыток, его опыты
также проливают свет на сокровенную логику капитализма катастроф. Подобно экономистам — адептам свободного
рынка, которые убеждены, что лишь масштабные катастрофы, приносящие великое опустошение, могут подготовить
почву для их «реформ», Кэмерон верил, что серия шоков, направленных на мозг человека, может опустошить
сознание и стереть сложившиеся структуры психики, после чего можно выстроить новую личность на
труднодостижимом иначе состоянии «чистого листа».
Гейл многие годы хранила на задворках памяти эту историю о ЦРУ и Университете Макгилла, не уделяя ей
слишком много внимания, — она никогда не имела дела с Институтом Аллана. Но теперь, сидя рядом с Джекобом,
она обратила внимание на рассказы пациентов о своей жизни — о провалах в памяти и возвращении в детское
состояние. «Тогда я поняла, что эти люди должны были пройти через что-то, что прошла и я. И я сказала: "Джекоб,
вот она — причина"».
МАСТЕРСКАЯ ШОКА
Гейл обратилась в Институт Аллана с требованием предоставить ее медицинскую карту. Сначала ей ответили, что
бумаги не сохранились, но в конце концов она их все-таки получила — все страниц. Доктором, который имел
право допустить ее к этим документам, был Эвен Кэмерон.
Начальные записи отражают симпатию медсестер к Гейл, которая посвятила себя той же профессии, что и они, ее
называют «веселой», «общительной» и «изящной». Но после нескольких месяцев, проведенных под их надзором и вне
его, Гейл претерпевает радикальное изменение личности, что скрупулезно отражено в медицинской карте: через
несколько недель она «демонстрирует детское поведение, выражает странные мысли и явно галлюцинирована и
неадекватна». В записях указывается, что эта интеллигентная молодая женщина не способна досчитать до шести; она
то «пытается манипулировать персоналом, враждебна и крайне агрессивна», то становится пассивной и апатичной и
даже неспособна узнать своих родственников. Ее заключительный диагноз — «шизофрения с яркими истерическими
проявлениями» — куда серьезнее, чем «тревога», на которую она жаловалась при поступлении.
Эти изменения, без сомнения, имели прямое отношение к лечению, которое также описано в истории болезни
Гейл: огромные дозы инсулина, которые вызывали коматозное состояние, странное сочетание возбуждающих и
тормозящих средств, долгий сон под действием лекарств и сеансы электрошока, которые в восемь раз превышали
обычные дозы, применявшиеся в терапии того времени.
Сестры не раз отмечают стремление Гейл убежать от врачей: «Пытается выбраться отсюда заявляет, что с ней
плохо обращаются отказывается от сеанса электрошока после инъекций». Такое поведение всегда было поводом для
очередной отправки ее в то место, которое младшие коллеги Кэмерона прозвали «мастерской шока» [4].
Когда Гейл начала в этом разбираться, Кэмерон уже давно умер, но оставил после себя десятки научных статей и
лекций. Кроме того, появилось несколько книг, рассказывающих о том, как ЦРУ финансировало эксперименты по
контролю над психикой, и эти работы содержали немало подробностей о взаимоотношениях Кэмерона с этой
организацией [6].
Гейл все их прочитала, подчеркнув важные места, и составила хронологию событий, сопоставляя эти данные со
своей историей болезни. Она узнала, что в начале х годов Кэмерон отказался от стандартного фрейдистского
подхода «разговорной терапии» в попытке открыть «корневые причины» психических расстройств своих пациентов.
Он мечтал не восстанавливать своих пациентов, но воссоздавать их при помощи метода, который он называл
«управление психикой», по аналогии с тем, как человек управляет автомобилем [7].
Как видно из опубликованных им в то время статей, он считал, что можно научить пациентов новому, здоровому
образу жизни только одним путем: нужно проникнуть в их психику и «сломать старые, патологические паттерны» [8].
Первый шаг его метода — «избавление от модели поведения», при этом достигается потрясающий результат:
возвращение психики к тому состоянию, когда она была, по словам Аристотеля, «дощечкой для письма, на которой
еще ничего не написано», tabula rasa [9]. Кэмерон полагал, что может достичь такого состояния, атакуя мозг с
помощью всех известных средств, которые нарушают его нормальную работу, внезапно и все сразу. Это была
настоящая война «шока и трепета» против психики.
К концу х электрошок завоевал популярность среди психиатров Европы и Северной Америки. Он вызывал
меньше необратимых изменений, чем хирургическая лоботомия, и, как всем казалось, был эффективен: истерические
пациенты становились спокойнее, а в некоторых случаях электрические разряды, по-видимому, делали человека
разумнее. Но это были лишь отдельные наблюдения, и даже те врачи, которые работали с этой техникой, не могли
найти научного объяснения ее действию.
Конечно, они знали и о побочных эффектах этой терапии. Никто не сомневался, что электроконвульсивная
терапия может вызвать амнезию; это было основной жалобой подвергнутых такому лечению. Еще одно побочное
действие, часто отмечаемое и тесно связанное с потерей памяти, это регрессия. Десятки клинических наблюдений
показывали, что сразу после такого лечения пациенты сосали пальцы, лежали в эмбриональной позе, ели с ложечки и
звали к себе маму (часто ошибочно принимая врачей и сестер за родителей). Эти явления быстро проходили, но в
отдельных случаях, когда применялись сильные дозы шока, наступала полная регрессия, так что пациент терял
способность ходить и разговаривать. Мэрилин Райе, экономист, которая в середине х годов стояла во главе
движения за права пациентов, отказывающихся от электроконвульсивной терапии, в ярких красках описывала
состояние, когда ее воспоминания и жизненный опыт были стерты с помощью электрошока: «Теперь я знаю, как
должна была чувствовать себя Ева, которая была создана взрослой из чужого ребра, без какой-либо предыстории. Я
чувствую себя столь же пустой, как Ева» [10].
Для Райе и других пациентов такая опустошенность представляла собой незаменимую потерю. Однако Кэмерон
видел в этом состоянии пустоты нечто иное: чистый лист, на котором можно написать новые поведенческие паттерны.
Для него «масштабная потеря всех воспоминаний» в результате интенсивного применения электрошока была не
дурным побочным эффектом, но важнейшим этапом лечения, который может вернуть пациента к ранним стадиям
развития «задолго до того, как шизофреническое мышление и поведение начали проявляться» [11]. Как военные
ястребы, призывавшие «вбомбить» некоторые страны «обратно в каменный век», Кэмерон видел в шоковой терапии
средство вернуть своих пациентов назад, к их младенчеству, вызвать у них полную регрессию. В году он написал
статью, где описано то состояние, к которому он хотел бы привести пациентов вроде Гейл Кестнер: «Это не только
потеря восприятия пространства и времени, но также утрата того ощущения, что они должны быть. На этой стадии у
пациента наблюдаются также и многие другие явления, такие как утрата второго языка или представлений о своем
браке. В более глубоких случаях они не в состоянии ходить без поддержки, самостоятельно принимать пищу, а также
у них появляется недержание мочи и кала Все аспекты функции памяти сильно нарушены» [12].
Чтобы «очистить от паттернов» своих пациентов, Кэмерон использовал новое устройство конструкции Пейджа-
Расселла, которое позволяло подавать шесть последовательных разрядов тока вместо одного. Досадуя, что его
пациенты все еще цепляются за остатки своей личности, доктор использовал для углубления дезориентации
различные стимуляторы, депрессанты и галлюциногены: аминазин, барбитураты, амитал, закись азота, амфетамины,
секонал, нембутал, веронал, меликон, хлорпромазин, ларгактил и инсулин. В году Кэмерон писал, что эти
средства позволяют «растормозить его [пациента], так что его защита может быть ослаблена» [13].
Когда «полная очистка от паттернов» достигнута и прежняя личность успешно устранена, можно начинать
управление психикой. Оно заключалось в том, что Кэмерон проигрывал своим пациентам магнитофонные записи
такого рода: «Ты прекрасная мать и жена, и люди рады тебя видеть». Психиатр-бихевиорист, он верил, что если
заставит своих пациентов принять эти мысли, записанные на пленку, те начнут вести себя иначе [14].
Пациенты, пережившие шок и накачанные лекарствами, становились настоящими «овощами», так что им
приходилось выслушивать эти внушения от 16 до 20 часов в сутки; однажды Кэмерон проигрывал эти записи в
течение дня непрерывно [15].
В середине х годов некоторые исследователи из ЦРУ заинтересовались методиками Кэмерона. В то время уже
начиналась истерия холодной войны, и Центральное разведывательное управление изучало «специальные техники
допроса». Рассекреченная служебная записка ЦРУ объясняет, что программа была посвящена «исследованию
разнообразных необычных техник допроса, включая действия, вызывающие психологический дискомфорт, а также
применение таких методов, как "полная изоляция" и "использование лекарственных и других химических средств"»
[16]. Сначала проект получил кодовое название Project Bluebird, а затем Project Artichoke, а в году был
переименован в MKUltra. В течение последующего десятилетия на проект MKUltra было потрачено 25 миллионов
долларов. Он ставил перед собой цель найти новые способы «расколоть» заключенных, которые могли оказаться
коммунистами или двойными агентами. В реализации программы участвовало 80 организаций, в том числе 44
университета и 12 больниц [17].
Участники проекта с легкостью генерировали многочисленные идеи относительно того, как извлечь информацию
из людей, которые не хотят ею делиться; проблема заключалась лишь в том, где опробовать эти идеи на практике.
Деятельность участников проектов Bluebird и Artichoke в первые годы напоминала трагикомические шпионские
фильмы: агенты ЦРУ гипнотизировали друг друга или незаметно подливали ЛСД в чашку коллеги, чтобы
понаблюдать за эффектом (в одном случае таким эффектом стало самоубийство) — если не упоминать пытки людей,
подозреваемых в шпионаже в пользу России [18].
Подобные тесты больше походили на глупые проказы в кругу своих, чем на серьезное исследование, и их
результаты не представляли никакой научной ценности для ЦРУ. Для этого нужно было огромное количество
испытуемых. Несколько подобных исследований были проведены, но это было очень рискованно: если бы мир узнал,
что ЦРУ испытывает опасные средства на американской территории, это могло бы привести к закрытию программы
[19]. Именно в этот момент ЦРУ обратило внимание на канадских исследователей. Отношения с последними были
установлены уже 1 июня года на встрече представителей трех стран (США, Канада, Великобритания) с участием
служб разведки и ученых в монреальском отеле «Риц-Карлтон», Мотивом этой встречи была растущая озабоченность
западных разведок относительно коммунистического мира, где, как полагали, были разработаны техники
«промывания мозгов», которые применяются к военнопленным. Об этом свидетельствовал тот факт, что
американские солдаты, попавшие в плен в Корее, выступали перед камерами — по-видимому, добровольно, —
проклиная капитализм и империализм. Согласно рассекреченным протоколам этой встречи присутствующие —
Омонд Солендт, глава канадского Научного совета по обороне, сэр Генри Тизард, возглавляющий Британский
комитет по оборонной политике, а также двое представителей ЦРУ — были уверены, что Запад должен срочно узнать,
каким образом коммунисты добиваются того, что пленные выступают с публичными исповедями. И первым шагом
программы должны были стать «клинические исследования реальных случаев», чтобы понять, как может действовать
«промывание мозгов» [20]. Согласно официальной цели этих исследований власти Запада не собирались применять
техники контроля над психикой к заключенным в своих тюрьмах, но хотели подготовить западных солдат к
сопротивлению любым техникам принуждения, с которыми они могли столкнуться, оказавшись в плену.
Разумеется, у ЦРУ были и другие интересы. Но даже на закрытых встречах, подобных этой, было невозможно —
вскоре после того, как весть о пытках, применяемых нацистами, глубоко возмутила весь мир, — открыто признать,
что ЦРУ стремится разработать собственные альтернативные методики допроса.
Среди присутствующих на встрече в отеле «Риц» был и доктор Дональд Хебб, возглавлявший психологическое
направление в Университете Макгилла. Согласно рассекреченным документам Хебб, пытаясь объяснить тайну
публичных исповедей военнопленных, высказал гипотезу, что коммунисты для обретения контроля над психикой
узников, возможно, помещают их в условия полной изоляции и блокируют доступ сигналов к их органам чувств. Эти
слова произвели впечатление на руководителей разведывательных органов, и три месяца спустя Хебб получил грант
на проведение ряда секретных исследований состояния сенсорной депривации от Министерства обороны Канады.
Хебб работал с группой из 63 студентов Университета Макгилла: каждый испытуемый, получавший по 20 долларов в
день, был помещен в закрытую комнату и носил черную повязку на глазах, наушники, в которых звучал белый шум, и
картонные трубки, прикрывавшие руки, чтобы ограничить тактильные ощущения. В течение суток студенты плавали
в океане пустоты, где глаза, уши и руки не могли помочь им сориентироваться, и они погружались в мир грез,
который становился все ярче. Чтобы проверить, насколько сенсорная депривация увеличивает податливость
испытуемых «промыванию мозгов», Хебб стал проигрывать им записи с разговорами о существовании привидений
или о том, что наука представляет собой сплошной обман, и им внушали идеи, которые вызывали возражения
студентов до начала эксперимента [21].
В секретном отчете Научного совета по обороне об этом эксперименте сделаны выводы, что сенсорная депривация
порождала замешательство и вызывала галлюцинации у студентов, участвовавших в исследовании, и «во время и
вскоре после периода сенсорной депривации возникает выраженное временное снижение интеллекта» [22]. Более
того, голод испытуемых по стимулам делал их неожиданно восприимчивыми к идеям, которые они слышали через
наушники, и некоторые из них после эксперимента заинтересовались оккультизмом, причем этот интерес сохранялся
и в течение нескольких недель после завершения эксперимента. Похоже, что замешательство, вызванное сенсорной
депривацией, частично опустошало их психику, а затем с помощью сенсорных стимулов на чистом листе можно было
создать новые паттерны.
Одна копия документа об исследовании Хебба была направлена в ЦРУ, кроме того, 41 копию получил Военно-
морской флот США и 42 копии — сухопутные войска США [23]. ЦРУ непосредственно наблюдало за экспериментом
через одного из испытуемых, студента Мейтленда Болдуина, который обо всем информировал американцев в тайне от
своего научного руководителя [24]. Такое пристальное внимание ЦРУ к эксперименту не удивительно: по меньшей
мере, Хебб доказал, что длительная изоляция влияет на умственные способности и делает людей податливыми к
внушению, а это — бесценная идея для любого допрашивающего. В итоге Хебб понял, что его исследование содержит
огромные возможности не только для разработки защиты попавших в плен солдат от «промывания мозгов», но и для
создания практического руководства по психологическим пыткам. В своем последнем интервью Хебб, умерший в
году, говорил: «Когда мы готовили отчет для Научного совета по обороне, нам было ясно, что мы описываем
мощные техники допроса» [25].
Как зафиксировано в отчете Хебба, четверо подопытных «спонтанно сообщили, что пребывание в изоляции было
для них чем-то вроде пытки»; это означало, что принуждать их оставаться в этой комнате дольше, чем они могут
вынести, — два или три дня — было бы нарушением медицинской этики. Осознавая неизбежность подобных
ограничений для эксперимента, Хебб писал, что более «точные результаты» недостижимы, потому что «невозможно
принудить испытуемых провести по дней в условиях изоляции» [26].
Что было невозможно для Хебба, было вполне возможно для его коллеги по институту и главного соперника на
академическом поле — доктора Эвена Кэмерона. (Позднее Хебб, удалившийся от науки, называл Кэмерона
«преступным тупицей» [27]). Кэмерон уже пришел к убеждению, что решительное разрушение психики пациента —
это необходимый первый шаг на пути к психическому здоровью, а потому не является нарушением клятвы
Гиппократа. Что же касается юридической стороны дела, то пациенты находились в полном распоряжении Кэмерона:
стандартное соглашение наделяло доктора абсолютной властью, вплоть до проведения фронтальной лоботомии.
Хотя Кэмерон поддерживал контакт с ЦРУ уже многие годы, впервые он получил грант от Управления в году
— через подставную организацию под названием Общество по исследованию экологии человека [28]. И как только
доллары ЦРУ стали поступать в Институт Аллана, это заведение все меньше напоминало госпиталь и все больше
походило на мрачную темницу.
Прежде всего значительно выросли объемы применяемых электрошоков. Двое психиатров, придумавших весьма
спорный прибор Пейджа-Расселла для электрошоковой терапии, рекомендовали проводить по четыре сеанса для
каждого пациента, что в сумме составляло 24 отдельных шока [29]. Кэмерон же назначал своим пациентам по два
сеанса в сутки на протяжении месяца, так что один пациент получал ужасающее количество ударов — , что
намного превосходило объемы лечения, которое пациенты, подобные Гейл, получали ранее [30]. Если больным ранее
назначали оглушительное количество медикаментов, теперь к ним добавились новые психотропные средства, весьма
интересовавшие ЦРУ: ЛСД и РСР.
Доктор взял на вооружение и другие средства для опустошения мозга: сенсорную депривацию и продолжительный
сон, комбинацию воздействий, которая, как он уверял, позволяет «уменьшить сопротивление индивида» и делает его
гораздо более податливым к внушениям, записанным на пленку [31]. Когда в его распоряжении оказались доллары
ЦРУ, Кэмерон использовал эти средства, чтобы перестроить старые конюшни рядом с госпиталем и превратить их в
звуконепроницаемые комнаты. Кроме того, он оборудовал в подвале комнату, названную им «палатой изоляции» [32].
Он сделал эту комнату звуконепроницаемой, в ней постоянно звучал белый шум и было выключено электрическое
освещение; каждый пациент получал темную повязку на глаза и «резиновые затычки» для ушей, а также картонные
трубки на руки от кистей до плеч, «чтобы он не мог прикоснуться к своему телу — и таким образом можно было бы
воздействовать на его собственный образ», как писалКэмерон в статье года [33]. Испытуемые в эксперименте
Хебба не могли выдержать менее серьезных условий сенсорной депривации на протяжении двух суток, в то время как
Кэмерон держал своих пациентов в изоляции на протяжении недель, а одному из них пришлось провести в
изоляционной палате 35 дней [34].
Кэмерон усугублял сенсорный голод своих пациентов в так называемой комнате сна, где они, накачанные
лекарствами, проводили от 20 до 22 часов в сутки; сестры лишь переворачивали больных каждые два часа, чтобы
избежать пролежней, и будили их только для еды и посещения туалета [35]. В таком состоянии пациента держали от
15 до 30 дней, хотя, как писал Кэмерон, «некоторые пациенты провели в состоянии непрерывного сна до 65 суток»
[36]. От персонала госпиталя требовалось не позволять пациентам разговаривать и не передавать им информацию о
том, как долго придется находиться в этой комнате. Чтобы никто не мог вырваться из подобного кошмара, Кэмерон
назначил одной группе пациентов малые дозы яда кураре, вызывающего паралич, так что они в буквальном смысле
слова превратились в узников, заключенных в темнице своего тела [37].
В статье, написанной в году, Кэмерон говорит, что есть «два важнейших фактора», которые позволяют нам
«управлять образами времени и пространства», другими словами, позволяют осознавать, где мы и кто мы такие. Это:
«(а) постоянное поступление сенсорных стимулов и (б) наша память». С помощью электрошока Кэмерон мог
разрушить память, а с помощью изоляции — устранить поступление сенсорных импульсов. Он пытался добиться,
чтобы пациент полностью потерял представление о времени и пространстве. Заметив, что некоторые пациенты
пытаются следить за временем по расписанию приемов пищи, Кэмерон распорядился, чтобы кухня работала
беспорядочно, подавала еду в разные часы или предлагала пациентам суп на завтрак или овсянку на обед. «Меняя
расписание приема пищи и меню относительно ожидаемого, мы могли лишить пациентов возможности
ориентироваться», с удовлетворением замечал Кэмерон. Но несмотря на эти меры и усилия, одна пациентка сохраняла
связь с внешним миром, следя за «крайне слабым гулом» самолета, который пролетал над госпиталем ежедневно в
девять часов [38].
Человеку, знакомому с показаниями людей, переживших пытки, эта деталь покажется вопиюще красноречивой.
Когда бывших заключенных спрашивают, как они могли прожить месяцы и годы в условиях изоляции и грубого
обращения, они часто рассказывают, как им помогал колокольный звон церкви, или призыв муллы к молитве, или
голоса детей, играющих в соседнем парке. Когда жизнь сужена до четырех стен тюремной камеры, ритм этих звуков
извне поддерживает связь с жизнью, он доказывает узнику, что тот остается человеком и по ту сторону пыток
существует мир. «Четыре раза я слышала голоса птиц на рассвете — так я поняла, что прошло четыре дня», —
рассказывала женщина, перенесшая тяжелые испытания при последнем диктаторском режиме в Уругвае [39].
Безымянная женщина, которая в подвале Института Аллана ловила звук пролетающего самолета сквозь завесу мрака,
лекарств и электрошока, была вовсе не пациенткой на попечении доктора; учитывая все обстоятельства этого
эксперимента, она была заключенной, которую пытают.
Многое доказывает, что Кэмерон прекрасно отдавал себе отчет в своей деятельности: он воспроизводил ситуацию
пыток. Стойкий антикоммунист, он думал, что его работа с пациентами является важным вкладом в сражения на
фронтах холодной войны. В интервью для популярного журнала в году он открыто сравнил своих пациентов с
военнопленными на допросах, заметив, что первые, «подобно узникам коммунистов, стараются сопротивляться
терапии и что это сопротивление надо сломить» [40]. Год спустя он писал, что задачей «очистки от паттернов»
является «настоящее "изнашивание" защит», добавив, что «аналогичное состояние переживает человек при
постоянных допросах» [41]. В году Кэмерон выступал с лекциями о своих исследованиях сенсорной депривации
не только перед психиатрами, но и перед военными. Во время выступления на базе военно-воздушных сил в Бруксе
(Техас) он и не пытался утверждать, что лечит шизофрению, более того, он признал, что сенсорная депривация
«порождает первичные симптомы шизофрении»: галлюцинации, сильную тревогу, ощущение потери контакта с
реальностью [42]. В своих записях к этой лекции он упоминает сенсорную депривацию с «перегрузками на входе»,
обращаясь к своему опыту использования электрошока и бесконечных повторов магнитофонных записей, и это было
предзнаменованием скорого появления новых методов допросов [43].
Работу Кэмерона до года финансировало ЦРУ, и долгое время оставалось неясным, что же правительство
США намерено делать с полученными результатами. В конце х и в е годы, когда роль ЦРУ в проведении этих
экспериментов была раскрыта на слушаниях в Сенате и вслед за этим пациенты подали иск против Управления,
журналисты и конгрессмены склонились к тому, чтобы принять предложенную ЦРУ версию событий, что эти
исследования были направлены на изучение техник «промывания мозгов» и защиты от них пленных американских
солдат. Внимание прессы преимущественно привлекал сенсационный факт, что правительство финансировало
применение наркотиков. Фактически, когда разразился скандал, ЦРУ и Эвена Кэмерона обвиняли в том, что эти
эксперименты испортили людям жизнь, в чем не было ни малейшей необходимости: эти исследования не имели
никакого практического значения, поскольку все уже знали, что «промывание мозгов» было одним из мифов
холодной войны. Со своей стороны ЦРУ активно поддерживало эту версию, предпочитая выставить себя клоунами,
увлекшимися научной фантастикой, но не признаваться в том, что они финансировали лабораторию пыток в
престижном университете, — и имели на то свои резоны. Когда психологу ЦРУ Джону Гиттингеру, который первым
вступил в контакт с Кэмероном, пришлось давать показания на совместном слушании в Сенате, он назвал поддержку
Кэмерона «глупейшей ошибкой ужасающей ошибкой» [44]. Когда перед Сенатом предстал бывший директор
проекта MKUltra Сидни Готтлиб и его попросили объяснить, почему он отдал приказ об уничтожении всех
документов, касающихся программы стоимостью 25 миллионов долларов, тот ответил, что «проект MKUltra не
принес каких-либо ценных для Управления результатов» [45]. Как в разоблачениях х годов проекта MKUltra, так
и в отчетах об официальных расследованиях, публикациях ведущих газет и книгах эти эксперименты описываются
как попытки установления «контроля над сознанием» и «промывания мозгов». Слово «пытка» при этом почти не
употребляется.
НАУКА СТРАХА
В году газета New York Times предприняла сенсационное расследование участия США в пытках и
политических убийствах в Гондурасе. Флоренсио Кабальеро, следователь печально известного своей жестокостью
гондурасского батальона , рассказал газете, что он вместе с 24 коллегами был послан в Техас на курсы,
организованные ЦРУ. «Они учили нас психологическим методам — выявлению страхов и слабостей заключенного.
Заставляйте его стоять, не давайте ему спать, держите его голым в одиночке, в камере с крысами и тараканами,
давайте ему скверную пищу, кормите его дохлятиной, обливайте холодной водой, меняйте температуру». Но он не
упомянул еще об одном способе: электрошоке. Об этом рассказала газете New York Times Инее Мурильо, летняя
узница, которую «допрашивали» Кабальеро и его коллеги: ее столько раз пытали электрическим током, что она
«страшно кричала и падала от шока. Крики просто вырываются из тебя. Я почувствовала запах дыма и поняла — это
горит мое тело, сожженное электрическим током. Они говорили, что будут меня пытать, пока я не сойду с ума. Я им
не верила. Но затем они развели мои ноги и приложили провода к гениталиям» [46]. Мурильо также сказала, что в
комнате присутствовал кто-то еще: американец, задававший вопросы ее мучителям; они называли его «мистером
Майком» [47].
Эти разоблачения повлекли за собой слушания в специальном комитете Сената по разведке, где заместитель
директора ЦРУ Ричард Штольц подтвердил, что «Кабальеро действительно прошел в ЦРУ курс «по работе с
человеческими ресурсами, то есть по ведению допросов» [48]. Газета Baltimore Sun потребовала на основании Закона
о свободе доступа к информации предоставить материалы, при помощи которых готовились такие люди, как
Кабальеро. Долгие годы ЦРУ отказывалось выполнить это требование; наконец, под угрозой судебного иска, через
девять лет после того, как была предана огласке эта история, ЦРУ предъявило брошюру под названием «Допрос в
контрразведке, методика Kubark». Название уже представляло собой шифровку: слово «Kubark» представляет собой,
по мнению газеты New York Times, «криптоним, где KU — редкое сочетание двух букв, a BARK — кодовое название
самого Управления в то время». По другой версии, «ku» указывает на «страну, или конкретную нелегальную
организацию, или секретную деятельность» [49]. Это секретное руководство на страницах по «допросам
сопротивляющихся источников» во многом основано на результатах программы MKUltra, причем влияние выводов и
заключений как Эвена Кэмерона, так и Дональда Хебба чувствуется на многих его страницах. Руководство включает
разнообразные методики: от сенсорной депривации, стресса, применения непрозрачного капюшона до использования
боли. (В руководстве изначально признано, что многие из этих техник противоречат закону, поэтому
допрашивающему советуют «предварительно заручиться согласием высшего начальства при любом из
перечисленных обстоятельств: 1) если надо нанести телесные повреждения; 2) если для достижения сотрудничества
используются медицинские, химические, электрические методы или материалы» [50]).
Наставление подготовлено в году, в последний год осуществления программы MKUltra и через два года
после завершения экспериментов Кэмерона, проплаченных ЦРУ. Как уверяет это наставление, при правильном
применении описанных техник сопротивление источника информации будет сломлено, а «его способность
сопротивляться — подавлена». Вот, оказывается, какая именно цель стояла перед программой MKUltra: не изучение
«промывания мозгов» (это было лишь одной стороной программы), но разработка научно обоснованной системы
извлечения информации из «сопротивляющегося источника» [51], другими словами, разработка системы пыток.
С первых страниц этот учебник заверяет, что в нем описываются методики допроса, основанные на «обширных
исследованиях, в том числе научных, которые проводили специалисты по смежным областям знаний». Это
наставление представляет новую эпоху — точной и усовершенствованной пытки, в отличие от кровавых и
малоэффективных мучений, применявшихся испанской инквизицией. В своеобразном предисловии к этому
руководству сказано: «Служба разведки, вооруженная адекватными современными знаниями для решения встающих
перед ней проблем, имеет огромные преимущества перед службой, использующей нелегальные методы XVIII века и
сегодня уже невозможно всерьез говорить о допросе, не ссылаясь на научные исследования последнего десятилетия».
Далее следует практическое наставление по опустошению личности.
Случилось именно то, чего боялся Хебб: сенсорная депривация стала использоваться в качестве
«высокоэффективной техники допроса». Но сама суть метода Kubark прямо связана с трудами Кэмерона, который
рекомендовал разрушать «восприятие времени-пространства». В руководстве описано несколько техник, отточенных
на пациентах в подвале Института Аллана. «Принципиально важно строить сеансы таким образом, чтобы нарушить
чувство хронологической упорядоченности у источника информации Иногда допрашиваемых можно ввести в
регрессию с помощью постоянных манипуляций со временем, подводя часы вперед или назад, подавая еду случайным
образом: через 10 минут или 10 часов после предыдущего приема пищи. Нужно нарушить представление о времени»
[55].
Но сильнее всего воображение авторов метода Kubark захватывали не столько отдельные техники, сколько
внимание Кэмерона к состоянию регрессии — его мысль о том, что, лишая человека представлений, кто он такой и
где находится во времени и в пространстве, взрослого можно превратить в зависимого ребенка, ум которого —
чистый лист, податливый для любых внушений. Снова и снова авторы руководства возвращаются к этой теме: «Все
применяемые техники, которые позволяют вывести допрос из тупика, весь их спектр — от простой изоляции до
гипноза и наркоза — по сути ускоряют процесс регрессии. Когда допрашиваемый переходит от состояния зрелости к
более инфантильному состоянию, его структура личности, созданная в процессе обучения, ослабевает». Иными
словами, когда узник переживает состояние психологического шока или приостановки жизненных функций, о
котором говорилось выше, наступает блаженный момент для палача, когда «источник открыт к внушению вплоть до
полного подчинения» [56].
Альфред Маккой, историк Университета Висконсина, который проследил историю развития пыток со времени
инквизиции в своей книге «Проблема пыток: допросы ЦРУ от холодной войны до борьбы против террора», называет
основную идею Kubark о вызове шокового состояния с помощью сенсорной депривации с последующей сенсорной
перегрузкой «первой подлинной революцией в жестокой науке причинения боли более чем за три столетия» [57]. По
мнению Маккоя, это было невозможно без опытов в Университете Макгилла в х. «Если очистить их от
причудливых излишеств, эксперименты доктора Кэмерона, основанные на ранних достижениях доктора Хебба,
заложили научную основу психологического метода двухэтапной пытки, применяемого ЦРУ» [58].
Там, где специалистов по допросам готовили на основе наставления Kubark, сформировались четкие методики —
все действия направлены на создание, углубление и поддержание шока: в соответствии с наставлением узника
арестовывают, чтобы как можно больше его дезориентировать, поздно ночью или при первых лучах солнца. Его глаза
закрывают капюшоном или повязкой, его раздевают и бьют, а затем подвергают различным формам сенсорной
депривации. И везде — от Гватемалы до Гондураса, от Вьетнама до Ирака, от Филиппин до Чили — применяют
электрошок.
Конечно, все это не сводится исключительно к влиянию Кэмерона или программы MKUltra. Пытка — это всегда
импровизация, сочетание изученных методик с человеческой потребностью в жестокости, которая быстро
высвобождается в условиях безнаказанности. В середине х годов прошедшего века электрошок был рядовым
средством французских солдат в Алжире, которое применялось к бойцам за освобождение, нередко при участии
психиатра [59]. В этот период военные руководители из Франции проводили семинары в американском военном
училище «подавления беспорядков» в Форт-Брегге (Северная Каролина), гдеони знакомили учащихся с методиками,
отработанными в Алжире [60]. Но не менее очевидно, что модель Кэмерона по использованию шока в огромных дозах
служила не просто для того, чтобы причинить боль, но для специфической цели — разрушить структуру личности;
она оказала большое влияние на ЦРУ. В году ЦРУ направило в Сайгон трех психиатров, вооруженных
устройством Пейджа-Расселла, тем самым аппаратом для электрошока, который так любил Кэмерон; аппарат
использовали с таким ожесточением, что несколько узников погибли. По мнению Маккоя, «на самом деле они
проверяли в полевых условиях, действительно ли техники "разрушения паттернов" Эвена Кэмерона могут вызывать
изменения в поведении человека» [61].
Сотрудники ЦРУ редко напрямую занимались подобными пытками. С х годов и позже агенты из США
предпочитали роль наставников или учителей, а не тех, кто непосредственно ведет допросы. В свидетельствах людей,
подвергнутых пыткам в Центральной Америке в е годы, постоянно попадаются загадочные люди, говорящие
по-английски, которые часто заходят в камеру, задают вопросы или дают советы. Дайанна Ортез, американская
монахиня, похищенная и брошенная в тюрьму в Гватемале в году, свидетельствовала, что люди, которые ее
насиловали и наносили ей ожоги сигаретами, подчинялись человеку, говорившему по-испански с выраженным
американским акцентом, которого прочие называли «боссом» [62]. Дженнифер Харбери, чей муж был подвергнут
пыткам и убит гватемальским офицером по заданию ЦРУ, описывает много подобных случаев в своей
заслуживающей внимания книге «Истина, пытка и американский путь» [63].
Хотя сменявшие друг друга правительства из Вашингтона давали на это свое разрешение, роль США в этих
грязных войнах по понятным причинам оставалась тайной. Пытки — физические или психологические — являются
грубым нарушением как Женевской конвенции, запрещающей любую форму пыток или жестокого обращения, так и
собственного Единого свода военных законов армии США, который исключает жестокость и притеснение
заключенных [64]. Наставление Kubark на второй странице предупреждает читателя, что представленные в нем
техники несут в себе «огромный риск позднее столкнуться с судебным преследованием», а версия года говорит о
том же с большей прямотой: «Применение силы, психологическая пытка, угрозы, оскорбления или неприятное и
бесчеловечное обращение любого рода в качестве вспомогательных средств допроса запрещаются законами, как
международными, так и отечественными» [65]. Другими словами, то, о чем написано в наставлении, противозаконно и
поэтому должно храниться в тайне. И если кто-то будет задавать вопросы, почему служащие правительства США учат
представителей развивающихся стран современным профессиональным полицейским методам ведения допросов, то
нужно заявить, что сотрудники ЦРУ не могут отвечать за «эксцессы», происходящие вне учебных аудиторий.
11 сентября года эта стратегия благовидного отрицания, которой так долго следовали, была «выброшена в
окно». Атака террористов, направленная на башни-близнецы и Пентагон, была другим видом шока, чем описанный в
наставлении Kubark, но его эффект был замечательно сходным: глубокая дезориентация, крайняя степень страха и
тревоги и коллективная регрессия. Как ведущий допрос в Kubark становился «отцовской фигурой», так и
администрация Буша мгновенно использовала этот страх, чтобы разыграть роль способного оградить страну от всех
бед родителя, который готов защищать «отечество» и его испуганное население любыми средствами. Резкий поворот
в политике США был выражен в печально известных словах Дика Чейни о действии «темной стороны»; но эти слова
не означали, что люди в администрации с радостью возьмутся за методы, которые возмущали многих ее более
человечных предшественников (об этом неоднократно заявляли представители демократов, вдохновленные
специфическим американским мифом «изначальной безгрешности», если пользоваться словами историка Гарри
Уиллса) [66]. Скорее, важный поворот заключался в том, что дела, ранее творившиеся чужими руками, с соблюдением
необходимой дистанции, осторожности и отрицанием своей осведомленности об этом, теперь будут совершаться
напрямую и открыто оправдываться.
Что бы ни говорили о пытках, подлинное новшество администрации Буша заключалось в том, что теперь граждане
США применяли пытки к узникам в американских тюрьмах или перевозили их в порядке «чрезвычайной выдачи» в
третьи страны на американских самолетах. Именно это отличает режим Буша от остальных: после терактов 11
сентября он без стеснения потребовал себе право применять пытки. Это ставило администрацию в положение
нарушителя уголовного закона — проблему удалось решить с помощью изменения законодательства. Дальнейшая
цепь событий хорошо известна: министр обороны Дональд Рамсфельд, получив полномочия от Джорджа Буша,
постановил, что узники, захваченные в Афганистане, не подпадают под Женевскую конвенцию, потому что они
относятся к «участникам незаконных вооруженных формирований», а не к военнопленным, и это подтвердил
тогдашний юридический советник Белого дома Альберто Гонзалес (впоследствии ставший министром юстиции) [67].
Затем Рамсфельд одобрил применение специальных методов ведения допросов в войне против террора. Сюда входят
методы, описанные в учебниках ЦРУ: «использование средств изоляции сроком до 30 дней», «лишение света и
звуковых стимулов», «дозволяется также во время транспортировки и допроса использовать капюшон, скрывающий
голову и глаза задержанного», «лишение одежды» и «использование специфических фобий задержанного (например,
боязнь собак), чтобы вызвать состояние стресса» [68]. Пытки все еще запрещены Белым домом, но теперь пыткой
называются лишь такие действия, при которых вызванная боль «по интенсивности эквивалентна боли при серьезном
телесном повреждении, таком как разрушение органа» [69]. Согласно новым правилам правительство США может
использовать методики, разработанные в х годах в условиях секретности и нежелания их открыто признать, —
теперь это можно делать открыто, не опасаясь судебного преследования. Например, в феврале года Научный
совет по безопасности, дающий консультации ЦРУ, опубликовал отчет ветерана Министерства обороны,
занимавшегося допросами. Там прямо говорится, что «внимательное изучение наставления Kubark чрезвычайно
важно для любого человека, участвующего в допросах» [70].
Одним из первых людей, столкнувшихся лицом к лицу с этим новым порядком, был американский гражданин и в
прошлом член гангстерской шайки Хозе Падилья. Он был арестован в мае года в чикагском аэропорту О'Хара в
связи с подозрением в намерении создать «грязную бомбу». Но ему не было предъявлено обвинения, не было и
стандартной процедуры суда; вместо этого Падилью отнесли к «участникам незаконных вооруженных
формирований», а это лишало его любых прав. Падилью доставили в тюрьму Военно-морского флота США в
Чарльстоне (Южная Калифорния), где, как он рассказывает, ему ввели какое-то средство, — по его мнению, либо
ЛСД, либо пи-си-пи, — и он был подвергнут интенсивной сенсорной депривации: его содержали в крохотной камере с
затемненными окнами, не разрешив взять с собой часы или календарь. Когда его выводили из камеры, на него
надевали наручники, глаза завязывали темной повязкой, а поступление звуков перекрывали с помощью тяжелых
наушников. В таких условиях Падилья провел дней, при этом ему не позволяли контактировать с кем-либо, за
исключением допрашивающих, которые, задавая ему вопросы, обрушивали на его изголодавшиеся органы чувств
яркий свет и оглушительные звуки [71].
Судебное заседание было назначено на декабрь года, хотя подозрение в намерении изготовить «грязную
бомбу», из-за которого Падилья был арестован, не подтвердилось. Его обвинили в контактах с террористами, хотя он
был не в состоянии защищать себя: согласно заключению экспертов техники регрессии Кэмерона успешно разрушили
его взрослую личность — собственно, для этой цели они и разрабатывались. «Длительные пытки, которым был
подвергнут мистер Падилья, оставили после себя повреждения, как психические, так и физические, — говорил на суде
его адвокат. — Обращение правительства с мистером Падильей лишило его личности». Проводивший осмотр
психиатр заключает, что Падилья «утратил способность участвовать в своей собственной защите» [72].
Тем не менее судья, назначенный Бушем, настаивал на том, что Падилья способен участвовать в стандартном
судебном процессе. Тот факт, что в этом случае состоялся открытый суд, делает историю Падильи уникальной.
Тысячи других узников тюрем, которыми управляют США — и которые в отличие от Падильи не являются
американскими гражданами, — прошли через подобные пытки, но без суда, открытого для публики.
Многие узники томятся в Гуантанамо. Мамдух Хабиб, австралийский гражданин, оказавшийся в этих застенках,
сказал: «Гуантанамо — это эксперимент И то, что они там исследуют, — "промывание мозгов"» [73]. И
действительно, поступающие оттуда свидетельства очевидцев, отчеты и фотографии показывают, что это похоже на
Институт имени Аллана х, перенесенный на Кубу. С момента ареста узники подвергаются интенсивному курсу
сенсорной депривации, включая капюшоны, повязки для глаз и тяжелые наушники, блокирующие все звуки. Они
проводят в изолированных камерах месяцы, а выводят их оттуда лишь для того, чтобы подавлять их сознание при
помощи лая собак, яркого света и бесконечных звукозаписей с плачем детей, оглушительной музыкой или кошачьим
мяуканьем.
Воздействие этих факторов у многих узников приводит к тому же результату, что и эксперименты Кэмерона в
х, — к полной регрессии. Один из узников, вышедший на свободу, британский подданный, рассказал своему
адвокату, что в одном из крупных отделений тюрьмы под названием «блок Дельта» содержится «по меньшей мере
пятьдесят» узников, постоянно пребывающих в состоянии бреда [74]. Рассекреченное письмо ФБР в Пентагон
описывает одного особо важного заключенного, который «подвергался интенсивной изоляции продолжительностью
свыше трех месяцев», в результате чего «его поведение соответствовало крайне тяжелой психологической травме (он
разговаривал с несуществующими людьми, неоднократно сообщал, что слышит чьи-то голоса, часами сидел в камере
скрючившись и накрывшись простыней») [75]. По описанию Джеймса Йи, бывшего мусульманского священника
армии США, который служил в Гуантанамо, узники «блока Дельта» демонстрируют классические симптомы
сильнейшей регрессии. «Я прекращаю разговор, а они продолжают обращаться ко мне детским голосом и говорят
полную чепуху. Многие из них громко распевают детские песенки, повторяя их снова и снова. Некоторые стоят на
стальных рамах кровати и ведут себя как дети — это напоминает мне игру в царя горы, в которую я играл с братьями,
когда был маленьким». Ситуация заметно ухудшилась в январе года, когда узников были переведены в новое
крыло тюрьмы под названием «Лагерь Шесть», где стальные изолированные камеры препятствуют любому
человеческому контакту. Сэбин Уиллетт, юрист, представлявший интересы нескольких узников Гуантанамо,
предупреждал, что если продолжать в том же духе, то «у вас получится приют для душевнобольных» [76].
Правозащитники указывают, что Гуантанамо при всех ужасах этой тюрьмы на самом деле является наилучшей из
всех составляющих «офшорную зону» пыточного насилия, применяемого США на территории других стран, с тех пор
как она частично открыта для наблюдения Красного Креста и юристов. Неизвестно число заключенных, исчезнувших
в так называемых «темных местах» по всему миру или которые были переправлены агентами США в тюрьмы других
стран в порядке «чрезвычайной выдачи». Узники, которые вышли из этого кошмарного мира, рассказывают, что
столкнулись там со всем набором шоковых методик Кэмерона.
Религиозный деятель Хассан Мустафа Осама Наср, живущий в Италии, был схвачен в Милане на улице группой
агентов ЦРУ и итальянской тайной полиции. «Я не понимал, что происходит, — писал он позднее. — Меня начали
бить кулаками в живот и по всему телу. Они заклеили всю мою голову и лицо липкой лентой, прорезав дырочки около
носа и рта, чтобы я мог дышать». Его переправили в Египет и бросили в камеру без света, где «тараканы и крысы
ползали по [его] телу» в течение 14 месяцев. Наср оставался в египетской тюрьме до февраля года, но ему
удалось тайком переправить на волю страничную рукопись с описанием пыток [77].
Он писал, что регулярно подвергался действию электрошока. По словам газеты Washington Post, его «привязывали
к железной стойке, которую называли "невестой", и стреляли из электрошокового пистолета», когда он был «привязан
к мокрому матрасу на полу. Один допрашивающий садился на деревянный стул, ножки которого придавливали плечи
узника, а второй в это время подавал разряды тока на стальные пружины матраса» [78]. Кроме того, по данным
Amnesty International («Международной амнистии»), ударам тока подвергали яички узника [79].
Участники всех дискуссий о том, действительно ли США применяют пытки или же это не более чем «креативный
допрос», убеждены, что пытки при помощи электричества применяются к узникам, захваченным США, не только в
отдельных случаях. Джума аль-Доссари, узник Гуантанамо, который более десятка раз пытался покончить жизнь
самоубийством, дал письменные показания своему адвокату: когда он был в заточении у американцев в Кандагаре,
«допрашивающий имел в руках небольшое устройство, похожее на мобильный телефон, но это было электрошоковое
устройство. Он начал бить меня электрическими разрядами в лицо, спину, руки, ноги и половые органы» [80].
Мурат Курназ, уроженец Германии, столкнулся с подобным обращением в американской тюрьме в Кандагаре:
«Это было только начало, поэтому там не было абсолютно никаких правил. Они могли делать все что угодно. Они
избивали нас все время. Они применяли электрошок. Они погружали мою голову в воду» [81].
РЕКОНСТРУКЦИЯ НЕ УДАЛАСЬ
К концу нашей первой встречи я попросила Гейл Кестнер рассказать подробнее о ее «электрических
сновидениях». Она сообщила, что часто видит во сне ряды пациентов, спящих под воздействием лекарств. «Я слышу
вскрики, стоны, голоса, говорящие: "Нет, нет, нет". Я помню, что это такое — проснуться в этой комнате: я была вся
потная, чувствовала тошноту, меня рвало — а в голове было очень странное ощущение. Как будто бы у меня там
какой-то шарик, а не голова». Рассказывая об этом, Гейл, казалось, внезапно куда-то унеслась: она откинулась в своем
голубом кресле, а ее дыхание стало тяжелым. Она опустила веки, и я могла заметить, как под ними быстро вращаются
глазные яблоки. Затем она приложила ладонь к правому виску и произнесла низким и насыщенным голосом: «У меня
приступ воспоминаний. Надо, чтобы вы меня отвлекли. Расскажите мне об Ираке — о том, как там все было плохо».
Я напрягала ум, чтобы в этих странных обстоятельствах рассказать подходящую историю о войне, и мне пришли в
голову относительно благополучные воспоминания о жизни в «зеленой зоне». Постепенно черты лица Гейл
смягчились и дыхание стало глубже. Она снова посмотрела на меня своими голубыми глазами:
В тот вечер, простившись с Гейл, я продолжала думать о том, о чем не хотела говорить в ответ на просьбу
рассказать об Ираке. Я не могла ей сказать, что она сама напомнила мне Ирак; я не могла избавиться от ощущения,
что ее история — история человека, подвергнутого шоку, и история подвергнутой шоку страны каким-то образом
связаны как различные проявления одной и той же ужасающей логики.
Теории Кэмерона основывались на том, что пациент после применения шока впадает в регрессивное состояние и
это создает условия для «возрождения» нового, здорового человека. Хотя эта мысль вряд ли принесет облегчение
Гейл с ее переломанными позвонками и разрушенной памятью, но Кэмерон в своих работах описывал это
разрушительное воздействие как созидание, подарок его счастливым пациентам, которые в результате применения
суровой шоковой терапии смогут родиться заново.
С этой точки зрения вся деятельность Кэмерона представляется полным провалом. Сколь бы ни была глубока
регрессия, которую он вызывал у пациентов, они никогда не вбирали в себя и не усваивали бесконечно
повторяющиеся внушения, записанные на пленку. Хотя доктор был гением разрушения, он так и не смог переделать
человека заново. Согласно исследованию, проведенному после ухода Кэмерона из Института Аллана, 75 процентов
его бывших пациентов чувствовали себя после терапии хуже, чем до ее начала. Из пациентов, которые до
госпитализации имели работу с полной занятостью, более половины оказались не в состоянии ее продолжать, а
многие из них, подобно Гейл, страдали от множества новых физических и психологических нарушений. «Управление
психикой» абсолютно не действовало, и Институт Аллана в итоге запретил эту терапию [82].
Нетрудно понять, что проблема заключалась в предпосылке, на которой строилась вся теория: в идее, что прежде
исцеления надо стереть все, что было раньше. Кэмерон был уверен, что, стоит отбросить все привычки, стереотипы
поведения и реакций, воспоминания, пациент придет к девственному состоянию «чистого листа». Но сколько бы он
ни применял электрошок, ни накачивал пациентов лекарствами и ни лишал их ориентации, это состояние оставалось
недостижимым. Получался только обратный результат: чем яростнее было воздействие, тем сильнее расшатывалось
здоровье пациента. Его психика не становилась «чистой», память разрушалась, уверенность изменяла.
Но никакого чистого листа не появилось — только разбросанные булыжники и истерзанные озлобленные люди;
как только эти люди начинали сопротивляться, на них воздействовали новыми шоковыми ударами, многие из которых
основаны на опытах, применявшихся к Гейл Кестнер много лет назад. «Мы прекрасно умеем сражаться и все
разрушать. Но день, когда я потрачу больше времени на восстановление, чем на битвы, будет прекрасным днем», —
сказал генерал Питер Чиарелли, командир Первой бронекавалерийской дивизии армии США через полтора года после
официального окончания войны [83]. Этот день так и не наступил. Подобно Кэмерону, доктора шока в Ираке могут
разрушать, но абсолютно неспособны что-то отстроить вновь.
ГЛАВА 2
«Экономические технократы способны тут провести налоговую реформу, создать новый закон о социальном
обеспечении или изменить режим обмена валюты там, но им никогда не доводилось действовать в роскошных
условиях чистого состояния, где можно беспрепятственно выстроить оптимальную структуру экономической
политики.»
Арнольд Харбергер, профессор экономики Чикагского университета, г.[1]
Немногие академические заведения были столь плотно окутаны легендами, как экономическое отделение
Чикагского университета в е годы. Его представители осознавали, что это не просто учебное заведение, но
школа мысли. Там занимались не обучением студентов, но созданием и укреплением чикагской школы экономики,
рожденной в узком кругу консервативных ученых, идеи которых представляли собой революционный бастион
сопротивления «статистическому» мышлению, господствовавшему в то время. Войдя в дверь корпуса социальных
наук, над которой красовалась надпись «Наука — это измерение», человек попадал в знаменитый буфет, где студенты,
испытывая интеллектуальные силы, дерзали оспаривать мнения своих великих профессоров; вошедший сюда
понимал, что оказался тут не ради прозаического получения диплома. Он вступал в ряды бойцов. Как об этом говорил
Гэри Бекер, экономист консервативного направления и нобелевский лауреат, «мы были воинами в сражении почти со
всеми остальными людьми нашей профессии» [2].
Миссия Фридмана, как и Кэмерона, основывалась на мечте о возвращении к состоянию «естественного» здоровья,
когда все уравновешено до того, как действия людей создадут определенные стандарты мышления и поведения.
Кэмерон мечтал вернуть к такому первоначальному состоянию психику, а Фридман мечтал избавить от старых
паттернов общество, чтобы оно могло вернуться к состоянию чистого капитализма, очищенного от любых помех:
регулирования со стороны правительства, препятствий для торговли и укоренившихся привычек людей. Кроме того,
Фридман, подобно Кэмерону, считал, что, когда экономические отношения крайне искажены, есть только один путь
достижения состояния до «грехопадения» — сознательно вызвать мучительный шок: только «горькие лекарства»
помогут очиститься от этих нарушений и порочных паттернов. Кэмерон вызывал шок при помощи электричества;
основным средством Фридмана была политика — шоковое лечение, к которому он призывал уверенных в своих силах
политиков тех стран, где царил беспорядок. Однако в отличие от Кэмерона, который всегда мог применять свои
любимые теории на практике, используя ничего не подозревавших пациентов, Фридману понадобилось два
десятилетия исторических переворотов, пока ему не представился шанс осуществить свои заветные мечты о
радикальном опустошении и воссоздании на практике.
Фрэнк Найт, один из основоположников чикагской экономической школы, считал, что мыслящие профессора
должны «внедрять» в своих студентов мысль о том, что любая экономическая теория есть «священная характеристика
системы», а не гипотеза для дискуссий [4]. Стержнем такой священной чикагской доктрины было положение о том,
что экономические силы спроса и предложения, инфляции или безработицы подобны природным стихийным силам,
постоянным и неизменным. В условиях подлинно свободного рынка, о котором мечтали в чикагских аудиториях и
писали статьи, эти силы находятся в совершенном равновесии: предложение соответствует спросу, подобно тому как
положение Луны порождает приливы и отливы. Если экономика страдает от высокого уровня инфляции, это
неизбежно означает — по жесткой фридмановской теории монетаризма, — что слепые политики запустили слишком
много денег в систему, вместо того чтобы позволить рынку найти свое собственное равновесие. Подобно
саморегулирующейся экологической системе, которая сама поддерживает свое равновесие, рынок, предоставленный
самому себе, будет производить необходимое количество продукции по совершенно адекватным ценам, а
производящие ее работники будут получать совершенно адекватные зарплаты, чтобы покупать эту продукцию, — и
наступит рай всеобщей занятости и неограниченного созидания при нулевом уровне инфляции.
По мнению гарвардского социолога Дэниела Белла, эта любовь к идеализированной системе является самой
характерной чертой радикальной экономики свободного рынка. Это капитализм, подобный «до совершенства
отшлифованным движениям» или «божественному часовому механизму произведению искусства настолько
совершенному, что на ум приходит история про Апеллеса, который нарисовал виноградную гроздь так реалистично,
что к ней слетались птицы, пытаясь склевать ягоды» [5].
Перед Фридманом и его коллегами стояла сложнейшая задача: продемонстрировать, что рынок, соответствующий
их смелым идеям, может существовать в реальном мире. Фридман всегда гордился тем, что относится к экономике как
к науке столь же строгой и точной, как физика или химия. Но в сфере точных наук ученый мог сослаться на поведение
частиц, которое доказывает правоту его теорий. Фридман же не мог сослаться на какую-либо экономику из
существующих для доказательства того, что, если устранить все «помехи», останется общество полного здоровья и
изобилия, поскольку ни одна страна в мире не соответствовала его критериям полного невмешательства. Не имея
возможности испытывать свои теории на центральных банках и министерствах торговли, Фридман и его коллеги
занялись созданием совершенных и оригинальных математических уравнений и компьютерных моделей на
семинарах, проводимых в подвале корпуса общественных наук.
Именно любовь к цифрам и системам привела Фридмана в экономическую науку. В автобиографии он вспоминает
важнейший момент своего прозрения, когда учитель геометрии начертал на доске теорему Пифагора, а затем,
восхищаясь ее изяществом, процитировал «Оду греческой вазе» Джона Китса: «Краса — где правда, правда — где
краса! / Вот знанье все и все, что надо знать» [6]. Фридман передал эту экстатическую любовь к прекрасной
всеобъемлющей системе другим поколениям ученых-экономистов — наряду со стремлением к простоте, изяществу и
точности.
Подобно любой фундаменталистской вере, экономическая наука чикагской школа была для истинных верующих
замкнутым кругом. Ее начальное положение гласит: свободный рынок — это совершенная с научной точки зрения
система, внутри которой индивидуумы, действуя из корыстных интересов, создают максимально благоприятные
условия для всех. Отсюда неизбежно вытекает еще одно положение: если с экономикой свободного рынка что-то не в
порядке, например царит высокий уровень инфляции или быстро растет безработица, это объясняется тем, что рынок
по-настоящему несвободен. Что-то вмешивается в его работу, что-то вносит помехи в систему. И чикагская школа
всегда предлагает одно и то же решение — еще более жесткое и всестороннее применение на практике
фундаментальных положений ее теории.
Когда в году Фридман умер, авторы некрологов изо всех сил старались показать масштаб его наследия. Один
из них выразил это такими словами: «Мантра Милтона: свободный рынок, свободные цены, выбор потребителя и
экономическая свобода — стала причиной того глобального благоденствия, в котором мы сегодня живем» [7]. Тут
есть доля правды. Природа этого глобального благоденствия — кто им пользуется, а кто нет, и откуда оно исходит —
это вещь, разумеется, крайне спорная. Невозможно отрицать тот факт, что правила Фридмана относительно
свободного рынка и хитроумные тактики их внедрения принесли некоторым людям величайшее благоденствие и
почти абсолютную свободу — свободу игнорировать границы между странами, свободу от постороннего контроля и
налогов, свободу накапливать все новые богатства.
Умение порождать идеи, приносящие большой доход, по-видимому, восходит к детству Фридмана, когда его
родители, покинувшие Венгрию, приобрели фабрику по производству одежды в Раувей (штат Нью-Джерси).
Квартира, где жила семья, помещалась в одном здании с лавкой, которую, писал Фридман, «сегодня бы назвали
кондитерской» [8]. Это был интересный период для владельцев кондитерской: марксисты и анархисты помогали
рабочим-иммигрантам создавать профсоюзы, которые боролись за соблюдение техники безопасности и за выходные
дни, — и после смены обсуждали теорию права собственности рабочих. Сын босса Фридман, несомненно, мог
смотреть на эти дебаты с самых разных точек зрения. В итоге фабрика его отца разорилась, но в своих лекциях и
телевизионных выступлениях Фридман часто о ней вспоминал, используя ее как пример, показывающий
преимущества капитализма, не стесненного законодательными ограничениями, как доказательство того, что даже
самые низшие свободные от регулирования работы могут стать первой ступенькой лестницы свободы и процветания.
Во многом притягательность чикагской школы экономики объяснялась тем, что в ту эпоху, когда мир завоевывали
радикальные левые идеи о власти рабочих, эта школа учила отстаивать права собственников, причем с не меньшим
радикализмом и не без примеси своего идеализма. По словам самого Фридмана, его идеи касались отнюдь не права
собственника фабрики снижать зарплату, но были направлены на поиск самой чистейшей из возможных формы
«демократии участия», поскольку в условиях свободного рынка «каждый человек всегда может проголосовать за цвет
галстука, который он хочет носить» [9].
Оставался еще один вопрос: как прийти к этому чудесному состоянию из нашей ситуации? Ответ марксизма был
прост — революция: следует избавиться от нынешней системы и заменить ее социализмом. Для чикагских
мыслителей ответ не был столь очевиден. Соединенные Штаты уже были капиталистической страной, но, с точки
зрения Фридмана, пока недостаточно. В экономике США и других стран чикагская школа видела повсеместные
препятствия. Чтобы сделать продукцию доступнее, политики устанавливали фиксированные цены; чтобы защитить
рабочих от эксплуатации, они устанавливали минимальные зарплаты; чтобы дать каждому возможность получить
образование, они передали эту сферу государству. Казалось, что эти меры помогают людям, но Фридман со своими
коллегами был убежден, что на самом деле государственные меры причиняют вред, нарушая равновесие рынка.
Поэтому чикагская школа видела свою миссию в очищении: необходимо очистить рынок от всех этих помех, чтобы
восторжествовал свободный рынок.
По этой причине чикагские экономисты не считали марксизм своим настоящим врагом. Реальным источником
проблем для них были сторонники Кейнса в Соединенных Штатах, социал-демократы Европы и так называемый
девелопментализм* в странах третьего мира. Эти люди верили не в утопию, но в смешанную экономику, которая
казалась чикагским теоретикам уродливой смесью из капитализма в сфере производства и распределения продуктов
потребления, социализма в сфере образования, государственной собственности на предметы первой необходимости,
например в области водоснабжения, и всевозможных законов по ограничению крайностей капитализма. Подобно
религиозным фундаменталистам, которые с натянутым уважением относятся к фундаменталистам других вер и
открытым атеистам, но презирают поверхностного верующего, чикагские теоретики объявили войну всем
сторонникам смешанной экономики. Если быть точным, они стремились не к революции, а к капиталистической
Реформации — желали вернуться к незапятнанному капитализму.
Во многом такой пуризм восходит к Фридриху Хайеку, наставнику Фридмана, который также преподавал в
Чикагском университете в х. Этот ученый, уроженец юга Австрии, предупреждал: любое вмешательство
государства в экономику отбрасывает общество назад, «к крепостному праву», и от этого следует отказаться [11]. По
словам Арнольда Харбергера, который длительное время был профессором в Чикагском университете, «австрийцы»,
как прозвали эту группировку, были настолько ревностны, что воспринимали любое вмешательство государства не
как ошибку, но как «зло Понимаете ли, они верили в существование прекрасной, хотя и крайне сложной картины,
обладавшей полной внутренней гармонией, и любое пятнышко на этой картине казалось им просто кошмарным
пороком тем, что портит всю красоту» [12].
В году, когда Фридман с Хайеком создали Общество Мон-Пелерин (название связано с местом в Швейцарии,
где оно базировалось), клуб экономистов — сторонников свободного рынка, мысль о том, что бизнес надо оставить в
покое, дабы он правил миром как желает, не была слишком популярна среди респектабельных людей. Воспоминания
о крахе рынка в году и последовавшей Великой депрессии все еще оставались свежими: накопления всей жизни,
внезапно превратившиеся в прах, самоубийства, раздача бесплатных обедов, беженцы. Масштабы бедствия,
связанного с рынком, заставили людей просить правительство срочно заняться этой ситуацией.
Депрессия не была знаком конца капитализма, но, по предсказаниям Джона Мейнарда Кейнса, сделанным за
несколько лет до этой катастрофы, она предвещала «конец эпохи laissez-faire» — рынок утратил право регулировать
себя самостоятельно [13]. Так что период с х по начало х годов был периодом уверенного
«вмешательства»: благодаря энергичному воздействию «Нового курса» были предприняты героические усилия, чтобы
запустить программы общественных работ, создающих столь нужные рабочие места, а также новые социальные
программы, которые должны были остановить рост левых настроений среди множества людей. В ту эпоху никто не
стыдился говорить о компромиссе между левыми и правыми, скорее это должно было предупредить наступление
мира, в котором — как писал Кейнс президенту Франклину Рузвельту в году — «существующие ортодоксия и
революция пойдут в своей борьбе до конца» [14]. Джон Кеннет Гэлбрейт, духовный наследник Кейнса в США,
говорил, что важнейшей миссией как политики, так и экономики является «предотвращение спадов и безработицы»
[15].
Вторая мировая война обострила задачу борьбы с нищетой. Нацизм пустил корни в Германии в тот период, когда
страна переживала опустошительную депрессию, вызванную выплатой мучительных репараций после Первой
мировой войны, усугубленную экономическим крахом года. Кейнс заранее предупреждал, что, если мир будет
следовать тактике невмешательства относительно нищеты в Германии, это породит нечто ужасное: «осмелюсь
предположить, за этим последует месть» [16]. Тогда на эти слова никто не обратил внимания, но при восстановлении
Европы после Второй мировой войны западные правители охотнее приняли на вооружение утверждение, что
рыночная экономика должна в целом поддерживать достоинство человека, иначе разочарованные граждане снова
обратятся к более привлекательным идеологиям, будь то фашизм или коммунизм. Этот прагматический императив лег
в основу почти всего, что сегодня в нашем сознании связано с минувшей эпохой «капитализма с человеческим
лицом»: социальной защитой в США, государственным здравоохранением Канады, системой социальных пособий в
Великобритании, защитой прав рабочих во Франции и Германии.
Подобное и еще более радикальное настроение поднималось в развивающихся странах. Оно обычно называлось
девелопментализмом или национализмом стран третьего мира. Сторонники этого направления утверждали, что их
страны окончательно освободятся от порочного круга нищеты лишь в том случае, если будут стремиться к созданию
промышленности, ориентированной на внутренний рынок вместо экспорта в страны Европы и Северной Америки
природных ресурсов, цены на которые падают. Они защищали регулирование нефтедобывающей, горнодобывающей
и других важнейших отраслей промышленности как необходимую основу государственно-управляемых процессов
развития.
К м годам девелопменталисты, как и кейнсианцы или социал-демократы в богатых странах, уже могли с
гордостью продемонстрировать некоторые яркие плоды своего подхода. Ведущей лабораторией девелопментализма
были страны южной части Латинской Америки, которые называли странами южного конуса: Чили, Аргентина,
Уругвай и некоторые области Бразилии. Центром реформ была Экономическая комиссия ООН по Латинской
Америке, находившаяся в городе Сантьяго в Чили, которую с по год возглавлял экономист Рауль Пребиш.
Пребиш подготовил не одну команду экономистов, вооруженных теорией девелопментализма, которые служили
экономическими советниками правительств по всему континенту. Политики этого направления, такие как Хуан Перон
в Аргентине, с энтузиазмом реализовывали девелопментализм на практике: они вкладывали общественные деньги в
создание инфраструктуры, например в строительство шоссе или металлургических заводов, щедро субсидировали
местный бизнес для создания новых фабрик и поточного производства автомобилей и стиральных машин, обложив
иностранный импорт чрезвычайно высокими пошлинами.
В этот головокружительный период развития страны южного конуса стали больше походить на государства
Европы и Северной Америки, чем на других представителей Латинской Америки или третьего мира. Работники новых
заводов объединились в мощные профсоюзы, боровшиеся за соответствие уровня их зарплат уровню доходов
среднего класса, а своих детей они посылали учиться в новые госуниверситеты. Ужасающий разрыв между местной
элитой — членами дорогих клубов и крестьянской массой начал сглаживаться.
К м годам Аргентина имела самую мощную прослойку среднего класса, больше чем в любой другой стране
континента, а в Уругвае уровень грамотности достигал 95 процентов, и все граждане получали бесплатную
медицинскую помощь. Успехи девелопментализма были столь поразительны, что страны южного конуса в Латинской
Америке стали мощным символом для бедных стран всего мира: они доказывали, что при настойчивом применении
разумной политики различия между первым и третьим миром можно в итоге устранить.
Подобные успехи управляемой экономики — на кейнсианском севере или девелопменталистском юге — омрачали
жизнь экономического отделения Чикагского университета. Соперники чикагской школы, выпускники Гарварда, Йеля
и Оксфорда, получали приглашения от президентов и премьер-министров, чтобы помочь им укротить дикого зверя
рынка, и почти никого не интересовали смелые мысли Фридмана, согласно которым надо оставить рынок в покое,
чтобы он вел себя еще более дико, чем раньше. Тем не менее были люди, которых кровно интересовали идеи
чикагской школы, и это меньшинство обладало властью.
Кейнсианская революция против политики невмешательства дорого обошлась корпоративному сектору. И чтобы
вернуть утраченные позиции, нужна была контрреволюция против кейнсианства и возвращение к капитализму,
который регулируется еще меньше, чем в годы до Великой депрессии. Но Уолл-стрит не могла возглавить этот поход
в условиях атмосферы тех лет. Если бы, скажем, близкий друг Фридмана Уолтер Ристон, глава Citibank, выступил за
отмену минимальной заработной платы и налогов для корпораций, его бы немедленно обозвали «бароном-
разбойником». Именно поэтому так важна была чикагская школа. Вскоре стало ясно, что если Фридман —
талантливый математик и опытный спорщик — выдвинет те же предложения, они прозвучат совершенно иначе. Их
можно отбросить как ошибку, но от них исходила аура научной беспристрастности. Таким образом, корпоративные
мысли, представленные в виде научных (или как бы научных) идей, имели огромное преимущество, именно поэтому
чикагская школа получила огромную финансовую поддержку, более того, была создана глобальная сеть
интеллектуальных центров и институтов правого крыла, поддерживавших и подкармливавших рядовых бойцов
контрреволюции по всему миру.
Это восходит к простой идее Фридмана: все пошло не так с началом «Нового курса». Из-за этого так много стран,
«включая мою собственную, пошли не тем путем» [17]. Чтобы вернуть правительства на верную дорогу, Фридман в
своей первой книге для широкой публики под названием «Капитализм и свобода» показал всем, что должно стать
учебником глобального свободного рынка и основой экономической программы неоконсервативного движения в
США.
Во-первых, правительства должны отменить все правила и законы, которые мешают накапливать прибыль. Во-
вторых, они должны распродать государственные активы, которые корпорации могут использовать для получения
прибыли. И, в-третьих, они должны резко снизить финансирование социальных программ. Фридман внес массу
уточнений в эту тройную формулу: дерегуляция, приватизация и снижение социальных расходов. Налоги должны
быть низкими и взиматься по единой ставке. Корпорации должны получить право продавать свою продукцию в любой
части мира, а правительства не должны защищать местных производителей или местную собственность. Любую
стоимость, включая стоимость труда, должен определять рынок. Следует отказаться от минимальной заработной
платы. Приватизации, по мнению Фридмана, подлежат здравоохранение, почтовая служба, образование, пенсии по
старости и т.д. Короче говоря, он откровенно призывал к отказу от «Нового курса» — с таким трудом достигнутого
перемирия между государством, корпорациями и трудящимися, которое позволило избежать народного возмущения
после Великой депрессии. Чего бы в результате ни добились работники, какие бы ни были созданы государственные
службы для сглаживания жестких граней рынка, чикагская школа в своем контрреволюционном порыве призывала от
всего этого отказаться.
Хотя Фридман пользовался математическим и научным языком, его видение точно соответствовало интересам
крупных транснациональных корпораций, которые с алчностью взирали на огромные новые рынки, свободные от
регуляции. На первой стадии капиталистического накопления такой хищнический рост обеспечивал колониализм —
«открывая» новые территории и захватывая земли, за которые не надо было платить, а затем эксплуатируя природные
богатства этих территорий, за которые местное население не получало никакой компенсации. Война Фридмана против
«государства всеобщего благосостояния» несла в себе возможность нового быстрого обогащения — только на этот раз
надо будет покорять не новые земли, а само государство, его общественные функции и имущество, распродаваемые
на аукционах по ценам намного меньше их подлинной стоимости.
В Соединенных Штатах х доступ к этим богатствам был перекрыт на многие годы вперед. Даже когда в
Белом доме сидели такие несгибаемые республиканцы, как Дуайт Эйзенхауэр, радикальный поворот вправо, который
предлагали чикагские мыслители, был невозможен: общественные службы и защита прав работников были слишком
популярны, а Эйзенхауэр готовился к очередным выборам. И хотя Эйзенхауэр не имел особого желания отказываться
от кейнсианства у себя на родине, он выразил готовность совершить этот переворот в других странах, чтобы победить
девелопментализм. И в этой войне Чикагский университет должен был сыграть важнейшую роль.
Когда в году Эйзенхауэр занял свой пост, Ираном управлял девелопменталист Махаммад Моссадык, который
уже национализировал нефтяную компанию, а Индонезия находилась в руках необычайно амбициозного Ахмеда
Сукарно, говорившего об объединении всех сторонников национального освобождения третьего мира, которые станут
силой, равноценной Западу или советскому блоку. Государственный департамент США также беспокоил
экономический успех националистически ориентированных стран южного конуса Латинской Америки. В эпоху, когда
на значительной части земного шара распространялись сталинизм и маоизм, движение девелопменталистов за
«замещение импорта» было на самом деле достаточно центристским. Тем не менее мысль о том, что Латинская
Америка заслужила право на свой «новый курс», имела многочисленных противников. Местным феодальным
землевладельцам больше нравился старый порядок вещей, который давал им возможность получать огромные доходы
и давал в их распоряжение целую армию бедных крестьян, работавших на полях или в шахтах. И теперь они злились
на то, что прибыль тратится на развитие других секторов экономики, их работники требуют перераспределения земли,
а правительство искусственно занижает цены на их продукты, чтобы все могли купить себе еду. Американские и
европейские корпорации, занимающиеся бизнесом в Латинской Америке, систематически жаловались своим
правительствам: их продукцию останавливают на границах, работники требуют повышения заработной платы, и, что
еще тревожнее, ходят слухи о национализации любого иностранного имущества — от шахт до банков — ради
финансирования мечты Латинской Америки об экономической независимости.
АНТИПИРАТСКАЯ ИНСТРУКЦИЯ
Одиннадцать организаций — от Международной ассоциации независимых владельцев танкеров до Международного морского бюро — разработали инструкцию по борьбе с пиратами для судов и судовладельцев. Так должно выглядеть и действовать пиратозащищенное судно. Военная помощь. Не проходить Аденским заливом Недалеко от места на восходе и закате прохождения судна находится (большинство атак происходит патрульный военный корабль. утром или вечером), В случае необходимости вертолет может лучше всего ночью. достичь судна в течение Включены только ходовые огни 30 минут AIS — система идентификации корабля, с помощью которой судно передает на специальной эфирной волне свое название, курс, тип, скорость и прочие данные, — выключена
На корабле есть планы действий на случай атаки, проводятся тренировки. В случае нападения экипаж проинструктирован поднять как можно больше шума и огнями, сиреной, активностью показать, что судно готово к отражению атаки Широкая антипиратская сеть не позволяет пиратскому катеру близко подойти к кораблю из-за риска запутать винт
На судне есть наблюдатель/впередсмотрящий. Днем использует бинокль, ночью — прибор ночного видения
Скорость не ниже 15 узлов (пираты до сих пор не захватили ни одного судна с такой скоростью и выше) На борта по возможности наварены кронштейны, выступающие за пределы судна, на них — колючая проволока
XIV–XIV века
XI–XIX века
Ушкуйники — новгородские и вятские разбойники, сплавлявшиеся по рекам и грабившие города. Ушкуй — морское или речное парусно-гребное судно
Берберские пираты — так европейцы называли исламских пиратов, державших под контролем Средиземноморье. База — североафриканское побережье, основной товар — христианские рабы. По подсчетам ученых, с XVI по XIX век они продали миллион с четвертью человек
Механизмы судна — реверсы, пожарные насосы и др. — готовы к немедленному использованию
инофграфика: GRAPHIC NEWS/идея икс
С бортов ничего не свисает — ни трапы, ни концы, ни шланги. Если надводный борт низкий, планширы наращены
Радиообмен (даже с помощью коротковолновых раций) сведен к минимуму
Надстройка, мостик, машинное отделение, жилые помещения готовы к немедленному закрытию. Определена «цитадель» — место, где экипаж может спрятаться до подхода военных судов, в «цитадели» нет иллюминаторов или слабых дверей
На видном месте стоят охранники с оружием. Хотя бы в виде чучелобманок
XVI–XVIII века год. Хайр-ад-Дин Барбаросса силами своего пиратского флота разбил огромный флот христиан, посланный императором Карлом V. Барбаросса был так могуществен, что захватил Алжир и стал его султаном
Пираты Карибского моря – самые знаменитые из морских разбойников. Их главной добычей были богатства Нового Света, которые везли в Европу
год. Фрэнсис Дрейк, пощипавший испанцев, возвратился в Англию с богатой добычей. Королева Елизавета пожаловала ему рыцарский титул
мы делаем сложное понятным
23
Человек и Общество
наПасть
Пират пирату друг, товарищ и рознь
24
пират — просто морской разбойник. Не гнушается и береговым грабежом. Флибустьер (так на французском звучит голландское vrijbuiter, «свободный захватчик трофеев») — обособленная разновидность пиратов, грабивших в XVII веке испанские корабли и колонии в Америке. Буканьер (фр. — boucanier) — охотник на диких коров и свиней. если пирата называют буканьером, то по ошибке: англичане всех флибустьеров называли созвучным buccaneer. Буканир (англ. — buccaneer) — английский флибустьер. Англичане не хотели выговаривать сложное французское «флибустьер» и использовали слово попроще. Корсар — пират-патриот. В отличие от флибустьера, корсар сражался за определенную страну и всегда в море, если полез грабить на берег, это уже не корсар. Капер — официальный пират. Получал от государства Letter of Marque, то есть патент на каперство, дававший право захватывать и уничтожать суда нейтральных и враждебных стран с обязанностью выплачивать долю прибыли государству-нанимателю. приватир (англ. — privateer) — английское название капера. печелинг или флекселинг — голландский капер, название появилось благодаря их базе, Флиссингену.
Т
акого масштаба транспортных артерий, где морские перевозки с двух сторон ограничены берегами, на планете всего три: Малаккский пролив в Азии, Аденский залив, ведущий к Суэцкому каналу, и Панамский пролив между Северной и Юж‑ ной Америкой. Но только в Аденском заливе начала появляться новая технология действий пиратов. Наладилась четкая система. Хотя централизо‑ ванной организации у сомалийских пиратов нет и не предвидится, а никем не регулируемый пиратс‑ кий флот представляет собой пеструю кучу рыбацких мелких лодчонок с подвесными моторами и некото‑ рое количество судов побольше, используемых в ка‑ честве плавучих баз. Зато оборудованы они вполне по‑современному: радиолокаторы, системы распоз‑ навания, спутниковая навигация. Предпосылок для всплеска этого явления не‑ сколько. Аденским проливом в Европу и Америку идут нефть и товары из Юго‑Восточной Азии (а это все, что мы видим вокруг, от одежды и мебели до кан‑ целярских принадлежностей). Так что и Европа, и Америка сидят на аденской игле. В условиях нищеты, умноженной на хаос в стра‑ не, бороться с причиной, а не со следствием пи‑ ратства невозможно. У сомалийских пиратов нет центра, где главные злодеи планируют операции по захвату судов. Все подчинено разрозненным кланам на побе‑ режье. Но нищие, озлобленные и беспринципные сома‑ лийские пираты так и остались бы мелкими «гопни‑ ками», если бы не прогресс всего остального мира, наращивание благ цивилизации, глобализация и интернационализация морей и океанов. Если бы не банки и не электронные средства связи, если бы не развитое морское судоходство, если бы не Юго‑ Восточная Азия, ставшая всемирной мануфактурой, если бы…
Пираты — двигатель судоходства. В свя‑
зи с сомалийскими событиями несколько крупней‑ ших в мире судовладельцев перенаправили свои суда в обход Африки вместо Суэцкого канала. И ока‑ залось, что сомалийские пираты играют на руку ми‑ ровому судоходству. В кризис перевозки упали, суда отправились ржаветь на якоре. И тут — очень «кста‑ ти» — пираты! Для того чтобы перевезти одинаковое количество товаров в один и тот же срок из Азии в Се‑ верную Европу или Северную Америку вокруг мыса Доброй Надежды, надо больше кораблей: маршрут удлинился. И суда, вместо того чтобы бездейство‑
вать и приносить владельцам убытки, отправляются в плавание. Экипажи получают зарплату, грузополу‑ чатель — груз, все довольны. Кто платит за лишние тонно‑мили? Увы, конечный потребитель. Но если учитывать, что стоимость мор‑ ской контейнерной перевозки составляет хорошо если 1–2% от стоимости товара, то потребитель этого удорожания не заметит.
Процесс автоматизирован. Самое опасное в сомалийском пиратстве — не ущерб мировому то‑ варообороту (он мизерный) и даже не угроза жизни людей (сомалийцы не убивают, если нет сопротивле‑ ния). Страшно другое: в XXI веке в принципе возмож‑ но захватывать суда с грузом на миллионы долларов с гарантированным получением выкупа. От пиратс‑ тва прежней модели (захват корабля со всем содер‑ жимым для личного пользования) пираты перешли к преступлениям нового времени. Главный интерес теперь лежит в области страхового выкупа. И не обя‑ зательно иметь под боком Аденский залив и страну, погруженную в хаос. Это можно сделать где угодно — доказано сомалийскими пиратами. В году время между захватом судна в Аден‑ ском заливе и выкупом составляло около двух меся‑ цев, а весной года оно сократилось в среднем до двух недель. То есть захватили, сразу связались с судовладельцем, быстро сторговались о сумме, мешки с деньгами скинули с воздуха и разошлись. Финансовые интересы третьей стороны тоже соблю‑ дены — до 70% судовладельцев уже страхуют свои суда от пиратских нападений. сомали-страхование. По сообщению круп‑ нейшей страховой биржи Lloyd's, ряд крупных запад‑ ных страховых компаний вывел на рынок специаль‑ ные предложения по страхованию от сомалийских пиратов. Что именно страхуют? Страхование выкупа. Средний выкуп составляет от полутора до двух с половиной миллионов дол‑ ларов, поэтому страховка, предполагающая вы‑ плату трех миллионов, в случае абордажа окупа‑ ется. Страхование убытков. Когда судно стоит на яко‑ ре в плену, оно не приносит денег. Простой судна невыгоден. Спутниковая связь. Когда сомалийские робингу‑ ды дорываются до телефонов, они начинают ча‑ сами болтать со всеми, кому можно позвонить. Плюс многочасовые переговоры и торги с судо‑ владельцами. Плюс разговоры захваченного
ИСТОРИЯ В ПИРАТАХ XVI–XVIII века год. Сэр Уолтер Рэйли, получивший рыцарский титул от королевы за ее долю в прибылях от пиратских рейдов и свое обаяние, отправился искать затерянную страну Эльдорадо
#
nest...казино с бесплатным фрибетом Игровой автомат Won Won Rich играть бесплатно ᐈ Игровой Автомат Big Panda Играть Онлайн Бесплатно Amatic™ играть онлайн бесплатно 3 лет Игровой автомат Yamato играть бесплатно рекламе казино vulkan игровые автоматы бесплатно игры онлайн казино на деньги Treasure Island игровой автомат Quickspin казино калигула гта са фото вабанк казино отзывы казино фрэнк синатра slottica казино бездепозитный бонус отзывы мопс казино большое казино монтекарло вкладка с реклама казино вулкан в хроме биткоин казино 999 вулкан россия казино гаминатор игровые автоматы бесплатно лицензионное казино как проверить подлинность CandyLicious игровой автомат Gameplay Interactive Безкоштовний ігровий автомат Just Jewels Deluxe как использовать на 888 poker ставку на казино почему закрывают онлайн казино Игровой автомат Prohibition играть бесплатно