Классики Играть Онлайн Бесплатно

Играй в настольную игру Домино бесплатно на своем смартфоне!

Присоединяйся к сообществу любителей онлайн Домино. Играй в Пятерочки, Крест, Классику, Блокировку, Троечки и Козёл Домино онлайн бесплатно или сразись с умным компьютерным оппонентом в настольных играх домино оффлайн.

★ Особенности: ★

🁫 Соревнуйся с другими игроками онлайн, побеждай, повышай уровень лиги и возглавь таблицу лидеров. 🏆

🁳 Интуитивно понятный интерфейс и удобное управление.

🁻 Играй в Домино настольную игру онлайн с друзьями или случайными соперниками.

🂃 Играй в Домино без интернета, сильный компьютер будет тебе достойным соперником в классической настольной игре.

🂋 Шесть классических игровых режимов в одной настольной игре.

🂓 Таблица рекордов покажет, кто профи в классическом Домино бесплатно.

🚩 Любишь классические настольные игры? Скачай Домино на русском языке бесплатно и играй в костяшки, где хочешь и когда хочешь!

Последнее обновление

1 нояб.  г.

Julio Cortazar

RAYUELA

© Heirs of Julio Cortázar,

© Перевод. Л. Синянская, наследники,

© Издание на русском языке AST Publishers,

Таблица для руководства

Эта книга в некотором роде – много книг, но прежде всего это две книги. Читателю представляется право выбирать одну из двух возможностей:

Первая книга читается обычным образом и заканчивается 56 главой, под последней строкою которой – три звездочки, равнозначные слову Конец. А посему читатель безо всяких угрызений совести может оставить без внимания все, что следует дальше.

Вторую книгу нужно читать, начиная с 73 главы, в особом порядке: в конце каждой главы в скобках указан номер следующей. Если же случится забыть или перепутать порядок, достаточно справиться по приведенной таблице:

73 – 1 – 2 – – 3 – 84 – 4 – 71 – 5 – 81 – 74 – 6 – 7 – 8 – 93 – 68 – 9 – – 10 – 65 – 11 – – 12 – – 13 – – 14 – – – 15 – – 16 – – 17 – 97 – 18 – – 19 – 90 – 20 – – 21 – 79 – 22 – 62 – 23 – – – 24 – – 25 – – 60 – 26 – – 27 – 28 – – – – – – 76 – – – 92 – – – 64 – – – – – – – 85 – – 95 – – 29 – – – 30 – 57 – 70 – – 31 – 32 – – 61 – 33 – 67 – 83 – – 34 – 87 – – 96 – 94 – 91 – 82 – 99 – 35 –  – 36 – 37 – 98 – 38 – 39 – 86 – 78 – 40 – 59 – 41 – – 42 – 75 – 43 – – 44 – – 45 – 80 – 46 – 47 – – 48 – – 49 – – 50 – – 51 – 69 – 52 – 89 – 53 – 66 – – 54 – – – – – – – 56 – – 63 – 88 – 72 – 77 – – 58 –

И, воодушевленный надеждой быть полезным, в особенности молодежи, а также способствовать преобразованию нравов в целом, я составил это собрание максим, советов и наставлений, кои являются основой той вселенской морали, что столь способствует духовному и мирскому счастию всех людей, каковыми бы ни были их возраст, положение и состояние, равно как процветанию и доброму порядку не только гражданской и христианской республики, где мы живем, но и благу любой другой республики или правительства, каковых самые глубокомудрые философы света пожелали бы измыслить.

Дух Библии и Вселенской Морали, извлеченный из Ветхого и Нового завета. Писано на тосканском аббатом Мартини с приведением цитат. На кастильский переведено ученым клериком Конгрегации святого Кайетано. С разрешения. Мадрид: Напечатано Аснаром,

Хорошо бы то, что пишу, сослужило кому службу, чтоб посмотрел он на свое поведение, а не каялся бы, когда поздно уже и все к чертовой бабушке покатилось по его же собственной вине!

Сесар Бруто. Кем бы мне хотелось быть, если бы я не был тем, кто я есть.

Глава «Пес Святого Бернардо».

По ту сторону

Rien ne vous tue un homme que d’êtré oblige de représenter un pays^[1].

Жак Ваше, письмо к Андре Бретону

1

Встречу ли я Магу? Сколько раз, стоило выйти из дому и по улице Сен добраться до арки, выходящей на набережную Конт, как в плывущем над рекою пепельно-оливковом воздухе становились различимы контуры, и ее тоненькая фигурка обрисовывалась на мосту Дез-ар; случалось, она ходила из конца в конец, а то застывала у железных перил, глядя на воду. И так естественно было выйти на улицу, подняться по ступеням моста, войти в его узкий выгнутый над водою пролет и подойти к Маге, а она улыбнется, ничуть не удивясь, потому что, как и я, убеждена, что нечаянная встреча – самое чаянное в жизни и что заранее договариваются о встречах лишь те, кто может писать друг другу письма только на линованной бумаге, а зубную пасту из тюбика выжимает аккуратно, с самого дна.

Но теперь ее на мосту наверняка нет. Ее тонкое лицо с прозрачной кожей, наверное, мелькает теперь в старых подъездах квартала Марэ, а может, она разговаривает с торговкой жареным картофелем или ест сосиски на Севастопольском бульваре. И все-таки я поднялся на мост, и Маги там не было. Теперь Мага не попадалась мне на пути, и, хотя мы знали, кто из нас где живет, и знали каждый закоулок в наших типичных парижских псевдостуденческих комнатушках, знали все до одной почтовые открытки, эти оконца в мир Брака, Гирландайо, Макса Эрнста, пришпиленные на аляповатых карнизах или крикливых обоях, тем не менее мы не пошли бы друг к другу домой. Мы предпочли встречаться на мосту, на террасе кафе или в каком-нибудь облюбованном кошками дворике Латинского квартала. Мы бродили по улицам и не искали друг друга, твердо зная: мы бродим, чтобы встретиться. О Мага, в каждой женщине, похожей на тебя, копится, точно оглушительная тишина, острое стеклянное молчание, которое в конце концов печально рушится, как захлопнутый мокрый зонтик. Как зонтик, Мага, наверное, ты помнишь тот старый зонтик, который мы принесли в жертву оврагу в парке Монсури промозглым мартовским вечером. Он пошел на дно оврага, словно корабль, над которым сомкнулись зеленые воды, зеленые бурные воды, a la mer qui est plus félonesse en été qu’en hiver^[2], коварные волны, Мага, – мы еще долго перечисляли все названия его последнего пристанища, влюбленные в Жуэнвиля и в парк, и, держа друг друга в объятиях, были похожи на мокрые деревья или на актеров какого-нибудь смешного венгерского фильма. И он остался там, в траве, крошечный и черный, точно раздавленный жучок. Не шелохнулся, и ни одна из его пружин не распрямилась, как бывало. Все. С ним – кончено. А нам, Мага, все было нипочем. Зачем я пришел на мост Дез-ар? Кажется, в этот декабрьский четверг я собирался отправиться на правый берег и выпить вина в маленьком кафе на улице Ломбар, где мадам Леони, разглядывая мою ладонь, обещает мне дальнюю дорогу и нежданные радости. Я никогда не водил тебя к мадам Леони показать твою ладонь, может, боялся, как бы она не разгадала по ней правду обо мне, потому что твои глаза, в которые я смотрелся, всегда были ужасным зеркалом, а сама ты, как машина, только и умела повторять, и то, что мы называли любить друг друга, для меня было стоять перед тобою, Мага, с желтым цветком в руке, а ты держала две зеленые свечи, и ветер сек наши лица медленным дождем отречений и разлук и засыпал шквалом использованных билетиков на метро. Итак, я никогда не водил тебя к мадам Леони, Мага; и я знаю, ты сама сказала мне: тебе не хочется, чтобы я видел, как ты входишь в маленькую книжную лавчонку на улице Верней, где скрюченный старик заполняет тысячи каталожных карточек и знает все, что только можно знать по историографии. Ты приходила туда поиграть с котенком, старик впускал тебя и ни о чем не спрашивал, довольный и тем, что иногда ты доставала ему книгу с самой верхней полки. И ты отогревалась у печки с большой черной трубой и не хотела, чтобы я знал о том, что ты грелась у того огня. Все это следовало сказать в свое время, но вот беда: момент для этого выбрать было трудно, и даже теперь, облокотившись на перила моста и глядя на проплывающий внизу кораблик темно-винного цвета, аккуратненький, точно большая, сияющая чистотой ложка, где на корме женщина в белом фартучке развешивает на проволоке белье, глядя на его выкрашенные зеленой краской окошечки с занавесками в духе Гензеля и Гретель, даже теперь. Мага, я спрашиваю себя, имеет ли смысл это хождение вокруг да около, потому что на улицу Ломбар мне удобнее было бы добраться через мост Сен-Мишель и мост О-Шанж. Окажись ты здесь сегодня, как случалось столько раз, я бы не сомневался, что это имеет смысл, но тебя нет, и, желая окончательно принизить собственное поражение, я называю это хождением вокруг да около. Теперь, подняв воротник куртки, придется идти по набережной мимо больших магазинов до Шатле, пройти в фиолетовой тени башни Сен-Жак и подняться вверх по моей улице, думая о том, что я тебя не встретил, и еще – о мадам Леони.

Да, в один прекрасный день я приехал в Париж и некоторое время жил в долг, поступая так, как поступают другие, и смотря на все теми глазами, какими смотрят все остальные. И однажды ты вышла из кафе на улице Шерш-Миди, и мы заговорили. В тот вечер все было неладно, потому что мое аргентинское воспитание мешало мне без конца переходить с одной стороны улицы на другую ради того, чтобы посмотреть на какую-то чепуху, выставленную в плохо освещенных витринах на улицах, названий которых я уже не помню. Я нехотя плелся за тобой, и ты показалась мне тогда слишком бойкой и невоспитанной, плелся, пока ты не устала оттого, что никак не могла устать; мы забрались в кафе на Буль-Миш, и ты залпом, между двумя сдобными булочками, рассказала мне целый кусок своей жизни.

Мог ли я заподозрить тогда, что все это, казавшееся выдумкой, окажется сущей правдой: ночной бар, сцена из Фигари, корзина с фиалками, мертвенно-бледные лица, голод и побои в углу. Потом-то я поверил: были на то причины и была мадам Леони, которая, разглядывая мою ладонь, уже познавшую жар твоей груди, повторила все это почти твоими словами. «Где-то она сейчас страдает. Она всегда страдала. Она очень веселая, обожает желтый цвет, ее птица – дрозд, любимое время – ночь, любимый мост – Дез-ар». (Кораблик темно-винного цвета, Мага, почему мы не уплыли на нем, когда было еще не поздно?)

И смотри-ка, не успели мы познакомиться, как жизнь принялась старательно строить козни, чтобы развести нас. Ты не умела притворяться, и я очень скоро понял: чтобы видеть тебя такой, какой мне хочется, необходимо сначала закрыть глаза, и тогда сперва что-то вроде желтых звездочек как бы проскакивало в бархатном желе, затем – красные всплески веселья на целые часы, и я постепенно входил в мир Маги, который был с начала до конца неуклюжим и путаным, но в нем были папоротники, пауки Клее, и цирк Миро, и припорошенные пеплом зеркала Виейра да Силвы, мир, в котором ты двигалась точно шахматный конь, который бы вздумал ходить как ладья, пошедшая вдруг слоном. Тогда-то мы и зачастили в киноклуб на немые фильмы, потому что я – человек образованный, не так ли, но ты, бедняжка, ровным счетом ничего не понимала в этих пожелтевших судорожных страстях, приключившихся еще до твоего рождения, в этих дряхлых пленках, на которых мечутся мертвецы; но вдруг среди них проскальзывал Гарольд Ллойд, и ты разом стряхивала дремоту и под конец была твердо убеждена, что все замечательно и что, конечно, Пабст и Фриц Ланг в большом порядке. Меня немного раздражало твое пристрастие к совершенству, твои рваные туфли и вечное нежелание принимать то, что принять можно. Мы ели рубленые бифштексы на углу около Одеона, а потом на велосипеде мчались на Монпарнас в первую попавшуюся гостиницу, лишь бы добраться до постели. Но бывало, что мы доезжали до Порт-д-Орлеан и подробно знакомились с пустырями, лежавшими за бульваром Журдан, где иногда в полночь собирались члены Клуба Змеи поговорить со слепым ясновидцем, вот ведь какой возбуждающий парадокс! Мы оставляли велосипеды на улице и брели по пустырю, то и дело останавливаясь поглядеть на небо, потому что это одно из немногих мест в Париже, где небо куда ценнее земли. Усевшись на кучу мусора, мы курили, и Мага ласково перебирала мои волосы или мурлыкала песенку, вовсе не придуманную, дурацкую песенку, прерывавшуюся вздохами или воспоминаниями. А я тем временем думал о вещах незначительных, этим методом я начал пользоваться много лет назад, лежа в больнице, и чем дальше, тем более плодотворным и необходимым он мне казался. С большим трудом, соединяя второстепенные образы, стараясь вспомнить запахи и лица, я в конце концов все-таки извлекал из ничто коричневые ботинки, которые я носил в Олаваррии в году. У них были резиновые каблуки, а подошва такая тонкая, что в дождь вода хлюпала даже в душе. Стоило зажать в кулаке воспоминании эти ботинки, как остальное приходило само: лицо доньи Мануэлы, например, или поэт Эрнесто Моррони. Но этих я тут же отбрасывал, потому что по условиям игры вынимать из прошлого следовало только незначительное, только ничтожное, сгинувшее. Меня трясло от мысли, что ничего больше не удастся вспомнить, подъедало желание плюнуть и не мучиться, отказаться от дурацкой попытки поцеловать время, и все-таки кончалось тем, что рядом с этими ботинками я видел консервную банку с «Солнечным чаем», которым мать поила меня в Буэнос-Айресе. И ложечку для чая, ложечку-мышеловку, в которой черненькие мышки-чаинки сгорали заживо в чашке кипятка, выпуская шипящие пузырьки. Убежденный в том, что память хранит все, а не одних только Альбертин или великие годовщины сердца и почек, я изо всех сил старался припомнить, что было на моем рабочем столе во Флоресте, какое лицо у незапоминающейся девушки по имени Хекрептен и сколько ручек лежало в пенале у меня, пятиклассника, и под конец меня било как в лихорадке (потому что, сколько было ручек, вспомнить не удавалось, я знаю, что они были в пенале, в специальном отделении, но сколько их было и когда их должно было быть две, а когда – шесть, никак не вспоминалось), и тогда Мага, целуя и дыша в лицо сигаретным дымом и жаром, приводила меня в себя и мы смеялись, поднимались на ноги и снова брели между мусорных куч, отыскивая наших соклубников. Уже тогда я понял: искать – написано мне на звездах, искать – эмблема тех, кто по ночам без цели выходит из дому, и оправдание для всех истребителей компасов. До одурения мы говорили с Магой о патафизике, потому что с ней приключались (и такой была наша встреча, как и тысячи других вещей, столь же темных, как фосфор), – с ней без конца приключались вещи из ряда вон и ни в какие рамки не укладывающиеся, и вовсе не потому, что мы презирали других и считали себя вышедшими из употребления Мальдорорами или какими-нибудь исключительными Мельмотами-Скитальцами. Я не думаю, чтобы светляк испытывал чувство глубокого удовлетворения на том неоспоримом основании, что он – одно из самых потрясающих чудес в спектакле природы, но представим, что он обладает сознанием, и станет ясно, что всякий раз, едва его брюшко начинает светиться, насекомого должно приятно щекотать чувство собственной исключительности. Вот и Мага приходила в восторг от тех невероятных переделок, в которые она то и дело попадала из-за того, что в ее жизни все законы постоянно терпели крах. Она принадлежала к тем, кому достаточно ступить на мост, чтобы он тотчас же под ней провалился, к тем, кто с плачем и криком вспоминает, как своими глазами видел, но не купил лотерейного билета, на который пять минут назад выпал выигрыш в пять миллионов. Я же привык к тому, что со мной случались вещи умеренно необычные, и не видел ничего ужасного в том, что, войдя в темную комнату за альбомом с пластинками, вдруг сжимал в ладони живую и верткую гигантскую сороконожку, облюбовавшую для сна корешок именно этого альбома.

Одним словом, не так-то легко рассказать о Маге, вторая сейчас наверняка бредет по Бельвилю или Панину и, старательно глядя под ноги, выискивает красный лоскуток. А если не найдет, то будет ходить всю ночь и с остекленевшим взглядом рыться в помойках, потому что убеждена: случится нечто ужасное, если она не найдет красной тряпицы, этого знака искупления, прощения или отсрочки. Я ее хорошо понимаю, потому что и сам повинуюсь знакам, потому что иногда мне и самому позарез бывает нужно найти красную тряпицу. С детских лет у меня потребность: если что-нибудь упало, я должен обязательно поднять, что бы ни упало, а если не подниму, то непременно случится беда, не обязательно со мной, но с кем-то, кого я люблю и чье имя начинается с той же буквы, что и название упавшего предмета. И хуже всего, что нет силы, способной удержать меня, если у меня что-то упало на пол, и бесполезно поднимать что-нибудь другое – не считается, несчастье случится. Сколько раз из-за этого меня принимали за сумасшедшего, да я и вправду становлюсь как сумасшедший, как ненормальный бросаюсь за выпавшей из рук бумажкой, или карандашом, или – как тогда – за куском сахара в ресторане на улице Скриба, в роскошном ресторане, битком набитом деловыми людьми, шлюхами в чернобурках и образцовыми супружескими парами. Мы были там с Рональдом и Этьеном, у меня из рук выскочил кусочек сахара и покатился под стол, довольно далеко от нас находившийся. Первым делом я обратил внимание на то, как он катился, потому что кусок сахара обычно просто падает на пол и никуда не катится в силу своей прямоугольной формы. Этот же покатился, как шарик нафталина, отчего страхи мои усилились, и мне даже подумалось, что у меня его из рук вырвали. Рональд, который знает меня, посмотрел туда, куда должен был, судя по всему, закатиться сахар, и расхохотался. Это напугало меня еще больше, к страху примешалась ярость. Подошел официант, полагая, что я уронил нечто ценное, паркеровскую ручку, к примеру, или вставную челюсть, но он мне только мешал, и я, не говоря ни слова, метнулся на пол разыскивать кусочек сахара под подошвами у людей, которые сгорали от любопытства (и с полным на то основанием), думая, что речь идет о чем-то крайне важном. За столом сидела огромная рыжая бабища, другая, не такая толстая, но здоровая шлюха и двое управляющих или что-то в этом роде. Перво-наперво я понял, что сахара нигде нет, хотя своими глазами видел, что он покатился под стол, к самым туфлям, которые суетились под столом, точно куры. На мою беду, пол был застлан ковром, и, хотя ковер был изрядно потерт, сахар мог забиться в ворс так, что его не найти. Официант опустился на пол по другую сторону стола, и мы оба на четвереньках ползали между туфель-куриц, а их владелицы кудахтали над столом как безумные. Официант по-прежнему был уверен, что речь идет о паркеровской ручке или о какой-нибудь драгоценности, и, когда мы оба совсем забились под стол, в полутьму, располагавшую к полному взаимному доверию, и он спросил меня, а я ему ответил все, как есть, он скроил такую рожу, что впору было побрызгать его лаком-закрепителем, но мне было не до смеху, страх кольцом сжал желудок и под конец привел меня в полное отчаяние (официант в ярости вылез из-под стола), а я начал хватать женщин за туфли и шарить в выемке под каблуком – не прячется ли сахар там, а курицы кудахтали, и петухи-управляющие клевали мне хребет, я слышал, как хохочут Рональд с Этьеном, но не мог остановиться и ползал от стола к столу, пока не нашел сахар, притаившийся у стула, за ножкой в стиле Второй империи. Все вокруг были взбешены, и сам я злился, сжимая в ладони сахар и чувствуя, как он перемешивается с потом и как мерзко тает, как липко мне мстит, и вот такие штучки со мной – что ни день.

(—2)

1. Ничто так не убивает человека, как необходимость представлять какую-нибудь страну (фр.).

2. Море, которое летом коварнее, чем зимой (фр).

Если ищете классическую настольную игру с компьютером, то онлайн «Домино Классика» — находка для вас! Можно выбрать, насколько силён ваш противник, освоить три разных версии правил, добавить подсказки для новичков. Сумеете избавиться от своих костяшек первым и обойти соперника по очкам?

Добро пожаловать в «Домино Классика» онлайн (Dominoes Classic) — играть бесплатно и без регистрации, с компьютером или телефоном. В этой версии традиционной игры с плитками есть три режима на выбор: «Домино Классическое», «Блоки» и «Все Пятёрки» (Draw Dominoes, Block Dominoes и All Fives (Muggins)). Узнайте отличия правил в описании ниже и практикуйтесь, повышая навыки с каждой игрой.

Особенности игры «Домино Классика»

• Играть онлайн бесплатно по классическим правилам.
• Настройка навыка компьютерного соперника: от начинающего до мастера, по умолчанию — средний.
• Три режима игры на выбор: «Домино Классическое», «Блоки» или «Все Пятёрки».
• Можно настроить игровое поле: сменить фон, вид костей, отображение подсказок хода.

Правила игры в Домино: «Классическое», «Блоки», «Все Пятёрки»

Ход всех игр Домино традиционно схож: вы и компьютер начинаете с 7 костей. Оставшиеся плитки образуют резерв. Первый ход за старшим дублем. Разрешено добавлять плитки с обеих сторон макета. Это возможно, если количество точек соприкасающихся половин плиток одинаково. Например: [][][][]. Дубли в Домино (плитки с равным значением обеих концов плиток) разыгрываются под прямым углом к основной линии соединения и разветвляют цепочку.

Цель игрока в «Домино Классик» — первым разыграть свои плитки, или свести к минимуму не разыгранный запас к моменту завершения партии. Потому, что все очки проигравшего игрока получает соперник. Однако задача игры «Домино Все Пятёрки» иная: обыграть соперника по очкам, создавая в макете конфигурации плиток, где концы кратны пяти.

Ещё одно отличие правил «Классического Домино», «Всех Пятёрок» и «Блоков» касается ситуации, когда закончились подходящие кости для хода. В «Классике Домино» и «Всех Пятёрках» компьютер предложит «пойти на базар» — выбрать из повёрнутых лицевой стороной внутрь плиток. Набор продолжится, пока не сможете сделать ход.

Блочный режим обяжет вас пасовать, если нет подходящих плиток. Противник напротив — получит ещё один ход. В игре «Домино Все Пятёрки» игроки повышают свой счёт, когда удаётся сопоставить края на общую сумму, кратную пяти. Кроме того, победитель раунда получает бонусные очки. Раунд заканчивается, когда один игрок разыграет все свои плитки. Победитель в Блоке определяется наименьшим числом точек на плитках, оставшихся на руках.

Стратегия игры в «Домино Классическое», «Блоки» и «Все Пятёрки» различна. Первый и второй вариант предполагает необходимость избавиться от плиток с наивысшей ценностью. Третий — сделать выигрышную комбинацию, продолжая макет. Универсальный совет: чаще разыгрывайте повторы. Если в вашей сборке много определённых значений (тройки, пятёрки, двойки), значит у вашего соперника напротив — их не хватает.

Желаем приятной игры в классику Домино с компьютером! Если вам понравилось играть, продолжайте традицию тренировать стратегическое мышление в карточных и шахматных партиях против искусственного интеллекта. Рекомендуем лучшие игры: «Дурак Подкидной», «Червы» и «Мастер Шашек» — также бесплатно онлайн и в любое время на Оллгеймс.

Всем вам наверняка знакома такая игра, как классики, в которую многие играли во дворе с другими детьми. Предлагаем вам испытать свои навыки в более сложной версии данной игры, где у вас не будет права на ошибку. Ведь в игре "Классики на Выживание", вам предстоит прыгать по хрупким стеклянным платформам, которые могут в любой момент обрушиться у вас под ногами. Дело в том, что половина плиток сделана из обычного стекла, которое не способно выдержать вес даже одного человека. Поэтому перед началом раунда вам необходимо запомнить безопасный маршрут, чтобы не упасть с головокружительной высоты.

Как играть?

В соревновании будут участвовать и другие игроки, которых вам нужно опередить и первым добраться до противоположной стороны моста. Поторопитесь, ведь у вас будет ограниченное время. Не забывайте вовремя пополнять энергию, которая будет тратиться после каждого пройденного уровня. Разблокируйте все забавные головные уборы для вашего персонажа, чтобы сделать его внешний вид уникальными. Соберите достаточное количество ключей, чтобы открыть сундук с сокровищами. Крутите колесо удачи и получайте ежедневные бонусы за вход в игру!

Здесь расположена онлайн игра Классики на Выживание, поиграть в нее вы можете бесплатно и прямо сейчас.

Информация об игре:

• Оригинальное название игры — Hopscotch Survival.
• Она получила оценку из 5, проголосовало человек(а).
• Дата релиза: Февраль
• Доступна на следующих платформах: Веб браузер (ПК, мобильные телефоны и планшеты).

Похожие игры:

Побуждаемый надеждой, что настоящее собрание максим, советов и понятий может быть полезным, особенно для молодежи, а также что оно будет способствовать улучшению нравов, я и составил таковое, представляющее собой основы всеобщей морали, которая всегда соразмерна с духовным и земным счастием любого человека, каковы бы ни были его возраст, положение и состояние, а также с процветанием и справедливым порядком не только в гражданской и христианской республике, в которой мы живем, но и в любой другой республике или при ином государственном устройстве, которое самые глубокомысленные философы земного шара захотели бы выдумать.

Духовная суть Библии и Всеобщей Морали, вынесенная из Ветхого и Нового Завета.

Записано на тосканском аббатом Мартини^[1] с цитатами внизу страниц.

Переведено на испанский священником Конгрегации Святого Кайетано^[2] при Королевском Дворе.

Разрешено к печати.

Мадрид: от Аснара,

Каждый раз, как похолодает, скажем, посреди осени, в голову лезут бредовые идеи, помесь эксцентрического с экзотическим, стать бы, например, ласточкой, чтобы взять да и улететь в жаркие страны, или превратиться в муравья, чтоб зарыться в муравейник и сидеть там, питаясь летними запасами, или в змею, которых показывают в зООпарке, где их держат в стеклянных ящиках со специальным отоплением, чтобы они не закоченели от холода, с бедняками, например, такое случается, — нечем ему обогреться, потому что нет ни керосина, ни угля, ни дров, ни мазута, и денег тоже нет, а ведь когда у тебя нормальный прикид, ты можешь зайти в любой кабачок и заказать грапы,^[3] которая, что там говорить, согревает, однако злоупотреблять этим не стоит, потому как где злоупотребление — там порок, а где порок — там уродство, как телесное, так и по части всех заповедей, а уж раз покатился вниз по наклонной плоскости и утратил добропорядочность во всех смыслах, никто и ничто не спасет тебя, и дело кончится тем, что окажешься на самом грязном дне человеческом, и тебе уже никогда не протянут руки, чтобы вытащить тебя из вязкого болота, в котором ты барахтаешься, это все равно как кондоР — пока он молод, то может летать и садиться на вершину самой высокой горы, а как состарится, падает вниз, будто пикирующий бомбардировщик, у которого вышел из строя мотор его души. Дай-то бог, чтоб мои писания кому-нибудь пригодились, чтоб он посмотрел как следует на свое поведение, — может, тогда ему не придется раскаиваться, когда уж поздно будет, потому что все уже пошло к чертям по его же собственной вине!

Сесар Бруто.^[4] Кем бы мне хотелось быть, если бы я не был тем, кто я есть (глава: Пес Святого Бернардо^[5])

Rien ne vous tue un homme comme d’&#;tre oblig&#; de repr&#;senter un pays.^[6]

Жак Ваше.^[7]

Из письма к Андре Бретону^[8]