Песня Казино Рояль Студия Союз

Максим Кравчинский ПЕСНИ, ЗАПРЕЩЕННЫЕ В СССР

издание второе

Серия «Имена»,Основана в годуАвтор проекта и главный редактор серии Я. И. ГройсманХудожественное оформление — В. В. Петрухин. Нижний Новгород:ДЕКОМ. — — с.© М. Э. Кравчинский, автор, © Издательство ДЕКОМ, оформление, дизайн серии,

Предисловие

Блатная песня тем и замечательна, что содержит слепок души народа (а не только физиономии вора), и в этом качестве, во множестве образцов, может претендовать на звание национальной русской песни…

А. Д. Синявский, из статьи «Отечество — блатная песня»

Вы протянули руку и взяли с полки эту книжку — пока что просто goalma.org зная вашего имени, не видя цвета глаз и даже не представляя род вашей деятельности, я тем не менее смело могу сказать — вам больше тридцати лет и, значит, мы с вами «земляки»: наша Родина — СССР. Раз так, то мне не придется объяснять вам, что значит термин «запрещенные песни» и как вообще такое может быть. А пойди, растолкуй это сегодняшним двадцатилетним! «Какие запреты? — удивленно полетят вверх юные брови. — Дядя, зайди в Интернет, скачай все, что хочешь, и картинку с фэйсом артиста распечатай! Какие проблемы?!»Да, сегодня все так — нет цензуры, правда, появился «формат». Но это уже другая «песня», как говорится. Ты можешь не слышать свой любимый «формат» по радио и не лицезреть по «ящику», но, пожалуйста, покупай в магазине и балдей сколько душе угодно дома или на даче под любимого Аркашу Северного, хулиганистого Костю Беляева, эмигранта Токарева или сидельца Новикова, — никто слова не скажет.А ведь совсем недавно — вот они, руку протянуть, каких-то двадцать лет назад — все было абсолютно иначе. Какую одежду носить, что читать, как стричься, какие фильмы смотреть, куда съездить в отпуск, какую музыку слушать — все это за советских граждан решала goalma.org книга — о «запрещенной музыке», причем лишь об отдельном ее срезе, чисто российском — «блатных песнях». Конечно, под запретом и недремлющим оком КГБ в СССР находились самые разные жанры: в 20–е — фокстрот, в 40–е — джаз, в е — «Битлз», в е — набравший оборота западный рок-н-ролл (а к тому времени и «вдруг» возникшие отечественные рокеры); в е добавили головной боли еще и непонятные «панки с металлистами». Различные стили и направления, занесенные в наши «палестины» западным ветром, приходили и уходили, сменяя друг друга, зато «блатняк» оставался на российской почве goalma.org что хочу обратить ваше особое внимание: термин «блатной» (читай — запрещенной) песни включал в себя в советской действительности едва ли не дюжину жанров, стилистически и тематически различающихся музыкальных направлений. НИЧЕГО ОБЩЕГО С ПЕСНЕЙ ТОЛЬКОНА КРИМИНАЛЬНУЮ ТЕМАТИКУ ОН НЕ ИМЕЛ!Это сегодня в «русском шансоне», как обозвали для благородства простонародный «блатняк», появились исполнители, разрабатывающие исключительно тюремно-криминальную тематику. У такого «шансонье» все полтора десятка композиций в альбоме могут быть посвящены различной лагерной атрибутике (чифир, баланда, срок, этап, побег, голуби над зоной, мать-старушка и т. д.).Представить, чтобы основоположники «русского жанра» Петр Лещенко, Леонид Утесов, Александр Лобановский, Александр Розенбаум, Саша Комар или Владимир Шандриков записывали целые концерты с подобным репертуаром, невозможно(изредка такие записи встречаются лишь у Северного).Поставьте любой диск перечисленных выше (или заявленных в этой книге) исполнителей — на весь альбом вы услышите от силы пару-тройку песен об уголовном мире. Причем песни эти, как правило, действительно «нэпманские» либо блестящие стилизации под оные. Написаны они с невероятным юмором, иронией, goalma.org меткое на месте и сюжет выписан, что твоя картина в Третьяковке, и не напоминает зарифмованные современными «артистами шансона» сводки программы «Дежурная часть». Только не надо мне говорить, что «одесский цикл» Розенбаума или «хулиганские» зарисовки Новикова стали классикой из-за отсутствия goalma.orgте, графоманов хватало и в те темные годы, а уж сколько их ломанулось в жанр на стыке 80–х годов — не перечесть. Слушатель (то есть народ) сам делает выбор. Всегда. Что далеко ходить? Пять лет, как нет Михаила Круга. Что, он один был в своем жанре? Нет, тысячи метят на его место, а оно все пусто, хотя и «свято»…Я слушаю и коллекционирую эту музыку больше двадцати лет, последние пять газетными и журнальными публикациями о жанре зарабатываю на жизнь; волей не волей, в курсе всех событий и новинок. И сейчас мне хочется сказать, что направление, зовущиеся сегодня «русским шансоном», в корне отличается от «блатных песен» советской эпохи далеко не в лучшую goalma.orgенный жанр мотает из крайности в крайность от яростных выкриков: «Привет ворам, смерть мусорам!» до слезливых комсомольско-каэспэшных ватных текстов, напетых под аранжировку (типа «шансон»). Все это goalma.org извинить за резкость тона — это мое личное goalma.orgся в фарватер нашего «исторического экскурса». Итак, я настаиваю, что в 30–е годы термин «блатной песни» включал в себя не столько криминальные композиции, сколько целый спектр разноплановых произведений, загнанных в подполье государственной идеологией. Что я имею в виду конкретно?Началась в конце х борьба с «цыганщиной» на эстраде, перестали звучать с большой сцены «Две гитары», «Очи черные», «Пара гнедых» — и моментом оказались в неофициальном репертуаре. Сочинял сам народ злободневные песенки: «Нам электричество пахать и сеять будет», например, или зарисовку об эпидемии холеры в Одессе в году… Могли прозвучать подобные вещи в то время, пусть не с эстрады в концертном зале, но хотя бы в захолустном клубе? goalma.org, выходит, падают эти песенки в нашу «блатную» goalma.org дальше, старые «одесские штучки» х и более поздних годов, тюремно-криминальные пока не трогаем, но «Бублички», «У самовара я и моя Маша», «Школа бальных танцев», «Поспели вишни». Плюсуем?Эмигрантские вещи, такие как «Журавли», «Я тоскую по родине» и далее. Нет вопросов?Военные песни — не о Красной армии, а о Белой. Туда же?Множество произведений на стихи Есенина, Северянина, Горбовского… goalma.org быть с дворовой лирикой? Все ныне затертые до дыр Женей Осиным, Владимиром Маркиным и группой «Нэнси» старые хиты попадали когда-то под разряд «запрещенных» и исполнялись кем? Правильно, Северным, Комаром, «Слепыми», «Магаданцами». А вы говорите, «блатняк» — это про тюрьму.И, наконец, шедевры на криминальную тематику. Да, были, но только как ОДНА ИЗ СОСТАВЛЯЮЩИХ жанра и лишь в девяностые стали считаться практически базисом «русского городского романса». На самом деле это мнение в корне goalma.org дальше мы слегка (не углубляясь в дебри былинных сказаний, странствий Ваньки Каина и прочей мифологии) коснемся истоков зарождения «жанровой песни» и вечных гонений, связанных с ней. А пока забежим слегка вперед. Как же выжил «русский жанр» в условиях невероятного прессинга 30–х годов XX века?Ведь носителей этого вида искусства в буквальном смысле, говоря языком газеты «Правда», выжигали каленым железом, прижимали к ногтю, безжалостно выкорчевывали и даже «морили дустом, как клопов»!А очень просто — жанр отыскал себе несколько укромных «уголков», фигурально, конечно, выражаясь. Первый и главный — он осел в народной памяти, а частично эмигрировал вместе с народом (подробно об этом в моей книге «Русская песня в изгнании»). Вот почему весь репертуар, особенно послевоенной волны эмиграции (как правило, детей революционных беженцев), составляли одни и те же песни. Взгляните на обложки! Везде: «Две гитары», «Гори, гори, любовь цыганки», «Выпьем мы рюмку водки» и т. д. Не знали goalma.org и самый важный для развития момент — жанр ушел в рестораны и продолжал все годы звучать с кабацкой сцены у себя на родине. Правда, советская власть не могла оставить эти островки «нэпа» без пригляда и создавала загадочные организации типа ОМА (Объединение музыкальных ансамблей, в каждом городе свое), призванное надзирать за репертуаром коллективов точек общепита.О! Как шикарно, наверное, было трудиться, скажем, в МОМА (Московском объединении).Пришел в кабак (взял с собой двух-трех друзей, не наглея), нарядился «для блезиру» в костюм и очки, папку подмышку — сидишь, инспектируешь музыкантов, а сам метрдотель тебе лично стол накрывает, икру с балыками на скатерть мечет и коньяк наливает. Именно так описывают эту коммунистическую бредовую показуху бывшие лабухи.Я хочу привести воспоминания мэтра русской песни из Нью-Йорка, а некогда руководителя оркестров многих советских ресторанов Михаила Александровича Гулько, которыми он любезно поделился специально для этой книги.«Я много лет проработан руководителем ресторанных оркестров по всей стране (от Сочи до Камчатки). Люди приходили к нам отдохнуть, потанцевать, послушать не надоевший до чертиков репертуар: “И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди!”, а что-нибудь душевное, со смыслом. Такие песни запрещали официально, но мы, конечно, только их и играли: “Журавли”, “Мурку”, “”, “Лимончики”, “Ах, Одесса!”… Козина, Лещенко, Вертинского…В общем, ты сам все знаешь. Руководитель ансамбля каждый вечер заполнял специальный документ — рапортичку так называемую, — где писали, что якобы за вечер мы сыграли столько-то одобренных отделом культуры песен советских композиторов. Хотя никто их на самом деле и не думал исполнять.Помню, я работал в ресторане “Хрустальный” на Кутузовском проспекте, там сейчас “Пицца-Хатт”. Однажды к нам пришел поужинать мой товарищ, музыкант Коля Бабилов. Раньше он работал у меня в коллективе ресторана “Русалка” в саду “Эрмитаж”. Очень хороший парень, с безупречной по советским меркам биографией, его кандидатуру одобрили “наверху” и он стал плавать на кораблях с партийными делегациями, обеспечивая им культурную программу. Накануне он прибыл из Сиднея. Я знал об этом и, желая сделать ему приятное, объявил: “Для нашего гостя из Австралии! Звучит эта композиция”. И запел “Гостиницу” Кукина: “Ах, гостиница моя, ты, гостиница, на кровать… — там поется, “присяду я”, а я спел: — “…Прилягу я, а ты подвинешься…”В это время в зал пришли две тетки из отдела культуры. Пришли вдвоем, и наша официантка, представляешь, наверное, не в духе была, говорит им:“И не стыдно вам, приличным вроде женщинам, ночью по кабакам без мужиков таскаться?” Те позеленели, но остались. Послушали, что я спел, и, желая на ком-то зло сорвать, настучали. Утром я был уволен и сослан в ресторан “Времена года” в парк имени Горького. Была зима, и там абсолютно не было народа. Атмосфера царила просто жуткая: собирались одни бандюги и глухонемые с заточками. Там был “смотрящий” по кличке Вадик Канарис, и мне подсказали: чтобы спокойно работать, надо переговорить с ним. Его любимой песней была вещь из кинофильма “Генералы песчаных карьеров”. Вот он появляется со свитой в заведении, и я объявляю со сцены: “Для Канариса! Лично! Звучит эта композиция!”

_{Михаил Гулько на сцене ресторана}

Ему понравилось очень, контакт вроде установился.Вдруг — раз! На следующий день мне звонят из милиции: “Гражданин Гулько! Зайдите, есть разговор!” Я прихожу, сидят двое: “Вчера вы пели песню для Канариса! Кто это такой?” Я отвечаю: “Адмирал Канарис — шеф германской военной разведки, абвера”. Они переглянулись: “А у нас другая информация!”. “Не знаю, — говорю, — ребята какие-то залетные попросили так объявить песню”. В общем, отстали от меня.В году я работал в ресторане “Огонек” на “Автозаводской”, там неподалеку жили многие известные спортсмены — Стрельцов, Воронин. Гуляли они, конечно, с размахом. На меня в то время кое-кто из МОМА косился, хотел сместить с должности руководителя коллектива. Подсылали людей с магнитофоном, чтобы записать, как я “запрещенный репертуар” лабаю. Исполнил я как-то вечером “Журавлей”: “Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный…”^[1] А на следующее утро проходили какие-то выборы. Прописан я был далеко от работы, в Серебряном Бору, и голосовать не пошел, естественно, после бессонной ночи. Все это сложили вместе, меня вызвали в органы, прямо на месте отобрали паспорт и аннулировали московскую прописку.Мент все приговаривал: “Небо тебе наше чужое…” Я потом восстановил ее, конечно, но такое было. А незадолго до эмиграции, году в м, проходил я очередную аттестацию в МОМА. Отыграл обычную программу, и тут встает какой-то чиновник и говорит: “Товарищ Гулько! Ваши песни никуда не зовут!”Я так повернулся к нему и отвечаю: “Ну, почему же не зовут! Вот я получил вызов из Израиля!”» (Смеется).Третьим фактором, обеспечившим развитие и выживание «русского жанра», стало широкое распространение бытовых магнитофонов и возможность увековечивать себя, любимого, на пленке. Речь в этой книге пойдет прежде всего о людях советского андеграунда: Северный и «Жемчужные», Розенбаум и Агафонов, Новиков и Джигурда, «Одесситы» и «Магаданцы», Комар и Фарбер стали героями моей новой goalma.orgнство персоналий исследования, к сожалению, ушли из жизни, поэтому на эксклюзивный материал рассчитывать особо не приходилось, но благодаря помощи верных товарищей-коллекционеров (а также миллионеров и милиционеров), удалось отыскать и свести воедино многие разрозненные по различным источникам факты, добыть интересные фото.О некоторых, как, например, Александре Шеваловском, сведений крайне мало, нет даже его снимка, но обязательно включен хоть короткий goalma.org касается исполнителей х и ранних х годов, то кроме имен: Ахтырский, Герман Плясецкий, Эрик Кролле, Владимир Федоров, Вадим Кожин, Ольга Лебзак и т. д., практически любая информация (за редким исключением) goalma.org и творчество той эпохи интересует, скорее, специалистов типа новосибирского коллекционера Андрея Васильевича Даниленко, а людей его уровня в мире можно сосчитать на пальцах одной руки. Мое же исследование — из разряда «для широкого круга читателей», поэтому, надеюсь, упреков из-за неупоминания «первопроходцев» не goalma.orgивается повествование приблизительно в году, но из последней плеяды прекрасных музыкантов, стартовавших в те годы (Полотно, Асмолов, Тюханов, Сатэро, Шелег, Немецъ, Березинский и т. д.), я подробно уже не рассказываю ни о ком (кроме В. Медяника, очень уж история нестандартная), иначе надо было бы выпускать двухтомник как минимум (что я, впрочем, не исключаю в будущем).Вы не найдете на этих страницах отдельной главы и о Владимире Высоцком, хотя упоминаться в связи с другими персоналиями его имя будет часто. Я пошел на этот шаг сознательно, оставив масштабную фигуру «поэта всея Руси» неким само собой разумеющимся фоном повествования. Все равно никаких новых данных о жизни Владимира Семеновича мне не раскопать, а просто передирать биографию не считаю нужным. На возможные упреки в связи с присутствием главы о Галиче отвечу: прочитайте книгу внимательно, и вы поймете, почему рассказ о нем показался мне необходимым. Предвижу вопросы: «Почему в “запрещенных в СССР песнях” нет упоминаний о Лещенко, Вертинском, Морфесси и т. д.» Отвечаю: эмиграции была посвящена моя первая книга — «Русская песня в изгнании», там вы найдете все о «заморских» шансонье, начиная с «Печального Пьеро», хоре Жарова, Борисе Рубашкине и заканчивая Вилли Токаревым, Анатолием Могилевским и другими нашими goalma.orgько слов о структуре книги. Ввиду того что большинство заявленных персоналий работали в жанре в одно время, выстроить артистов в хронологическом порядке не goalma.orgсь искать другой путь. Вот что из этого вышло: первая глава посвящена выходцам из города на Неве — «колыбели русского музыкального подполья».Хоть и условно, но внутри раздела временные рамки выдерживаются — стартуя от Утесова и Северного, я заканчиваю Розенбаумом. Вторая глава получила название «История и география». Она включила в себя рассказы об исполнителях, рассеянных по разным городам Союза: Владимир Сорокин (Одесса), Комар (Воронеж), Шандриков (Омск), Беляев (Москва), Бока (Баку)… А также некоторые занимательные факты об истории создания известных композиций, и не только. Значительная часть второго раздела посвящена «официальным лицам», исполнявшим запрещенные песни, а также исполнению «запрещенных песен» перед «официальными лицами». Если звучит не вполне ясно, что ж, придется goalma.orgц, глава третья: туда вошли фигуры исполнителей советского подполья, оказавшиеся в разной степени в конфронтации с властью, а главное, пострадавшие от нее за собственные goalma.orgние страницы — это «кода», попытка в беседе с современным исполнителем жанровых неформатных произведений подвести итоги исследования, а также понять, сохранилось ли понятие «запрещенной песни» в наше демократическое время.К книге в виде музыкальной иллюстрации, как повелось, прилагается компакт-диск, так что скучно не goalma.orgальные слова признательности и благодарности конкретным людям я вынес в заключительный раздел книги.А пока несколько слов об истории возникновения самого понятия «запрещенных песен» и предшествовавших этому событий.

Цензура царская и пролетарская

Концерт «Песни каторжан в лицах» в саду «Эрмитаж», а также на иных столичных сценах, если будет испрошено на то разрешение — проводить не дозволяю…

Московский градоначальник генерал А. А. Андросов. Из канцелярского архива за год

Нам, пролетарским музыкантам, культработникам и комсомолу, нужно, наконец, лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это — цыганщина, джаз, анекдотики, блатные песенки, конечно, фокстрот и танго… Эта халтура развращает пролетариат, пытается привить ему мелкобуржуазное отношение к музыке, искусству и вообще к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим классом.

Журнал «Пролетарский музыкант» № 5, год

В году в Российской империи царским указом было отменено крепостное право. Огромная масса бывших подневольных людей хлынула в города, чтобы со временем сформироваться в новое сословие — «мещанское» (от слова «место», то есть город).Основным музыкальным инструментом в этой среде была, конечно, гитара, и стали появляться на свет произведения городского фольклора, сочиненные новым городским людом: рабочими, студентами, нищими, солдатами, «белошвейками», актерами и преступниками (куда ж без них на Руси-матушке)…С середины XIX столетия бурно развиваются самые разные стили на российской эстраде: оперетта, шансонетки, куплеты, юмористические миниатюры. Среди представителей «легких жанров» было немало звезд первой величины. Они выступали с «интимными песенками», зарисовками на бытовые темы, куплетами на злобу дня в разросшихся, как сорняки на заброшенном огороде, кафе-шантанах, ярмарочных балаганах, театрах-буфф и кабаре. Критика, как водится, не жаловала их, обвиняя в безвкусице и откровенной скабрезности текстов, а публика, напротив, была в восторге. В году произошло событие, добавившее дополнительной популярности простым песенкам городских окраин и отчасти легализовавшее этот жанр в целом. Самое непосредственное отношение к этому имел… «пролетарский писатель» Максим Горький. Осенью того года на сцене Московского Художественного театра состоялась премьера его пьесы «На дне», где главные герои, как известно, обитатели ночлежки для бездомных. Говоря современным языком, бродяги и бомжи. Успех постановки был невероятный. Образ обаятельного босяка, «без предела и правил», не боящегося ни Бога, ни черта, понравился публике, и представители популярной музыки того времени не замедлили перенести эту «маску» на эстрадные подмостки. С начала XX века сотни исполнителей начали выступать в «рваном» жанре. Это амплуа не требовало ни большого таланта, ни затрат. Заломленный или надвинутый по самые уши картуз, тельняшка, разодранные штаны, всклокоченные волосы и подобающая физиономия — вот и образ «босяка» и весь реквизит. Правда, бывало, что для контраста «рваные» пели свой «жесткий» репертуар, облаченные во goalma.org здесь появились свои звезды, о которых говорила вся Россия. Исследователи обычно выделяют Сергея Сокольского, Станислава Сарматова, Юлия Убейко и Павла Троицкого.

Успех куплетиста Сергея Сокольского (Ершова) у публики дореволюционной России был просто невероятный. Зрительский интерес к артисту был столь велик, что критики того времени сравнивали его по популярности и неизменным аншлагам на концертах с самим Шаляпиным. Его выдуманную фамилию избрали в качестве псевдонима такие известные в дальнейшем мастера сцены, как конферансье Смирнов-Сокольский, писавший на афишах мелким шрифтом первую часть фамилии и аршинными буквами — вторую; в Латвии начал свою карьеру Константин Сокольский (Кудрявцев), чье имя хорошо известно любителям жанровой музыки. Сергей Сокольский являлся автором большинства произведений своего репертуара. Писал талантливые, смешные, острые стихи и песни. Начиная с года, он выпустил несколько сборников собственных сочинений, последний из которых, «Пляшущая лирика», стал «эпитафией» маэстро.

Существует несколько версий обстоятельств его смерти. Согласно первой, артист погиб зимой года в Киеве, «сражаясь на стороне белых». Однако большой знаток богемы «серебряного века» Л. И. Тихвинская придерживается иной точки зрения, которая вполне укладывается в рамки поведения «всероссийского любимца»: «Разъезжая в собственном автомобиле по Киеву, где оказался после бегства из Петербурга, Сокольский своим громовым, с хрипотцой, голосом выкрикивал антибольшевистские лозунги и был за это подстрелен — бывший “рваный” спутал жизнь со сценой, поплатившись за это жизнью».

Имелись в «рваном» жанре и представительницы слабого пола с затейливыми псевдонимами: Ариадна Горькая, Катюша Маслова, Тина Каренина… Программа называлась «Дети улицы».В зарисовке «Да, я босяк» С. Сарматов выходил на сцену и начинал:Ему вторят куплетисты А. Смирнов и П. Невский:На волне успеха горьковской пьесы и отмены цензуры после революции года стал формироваться жанр тюремных песен. Обрусевший швед, музыкант и этнограф В. Н. Гартевельд (–) летом года отправился в длительную экспедицию по «Великому сибирскому пути», посетил десятки тюрем, где записал более ста песен.Я держу в руках «экстремально интересную книгу» — «Песни каторги» с подзаголовком «Песни сибирских каторжан, беглых и бродяг», изданную в году московским издательством «Польза». Данный проект, а также организованный Гартевельдом небольшой ансамбль, исполнявший собранный им репертуар, нужно, вероятно, признать точкой отсчета в становлении жанра именно «песен неволи», который позднее, слившись с куплетом, цыганским романсом и народной песней, сформировал «блатную песню».Как сегодня ругают «русский жанр» за восхваление преступного элемента, так это было и сто лет назад. Концерт коллектива Гартевельда в этнографическом обществе зимой года вызвал большой резонанс, однако попытка в году на открытой площадке театра «Эрмитаж» сделать программу «Песни каторжан в лицах» была запрещена московском градоначальником, а затем по «принципу домино» и во всех остальных губерниях.В последние мирные годы перед октябрьским переворотом по всей Российской империи начался «бум кабаре». Оказавшись на отечественной ниве через полвека после своего возникновения, французское изобретение обрело здесь благодатную почву для развития. Время, наверное, пришло подходящее?! С подмостков разнокалиберных по уровню заведений зазвучали цыганские «жестокие романсы» и злободневные куплеты, веселые шансонетки и скабрезные песенки. Как ни странно, но со сменой государственного строя кабаре и кафе-шантаны со своим репертуаром не сгинули в одночасье, а продолжали существовать еще довольно продолжительное время. Так, самое знаменитое московское кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь» закрылось лишь в году. Новой власти в первые годы было просто некогда заниматься такими пустяками, как состояние дел на эстраде. Никто и не помышлял покуда о запретах и цензуре: пели что хотели и даже записывали на пластинки. А вскоре ввели нэп: зашуршали в карманах у граждан денежки, захотели «воскресшие» дамы и господа покуражиться с размахом, «диких» плясок и цыганских песен. Любое искусство, являясь предметом роскоши, начинает бурно развиваться при благоприятной экономической ситуации — это аксиома. Именно в начале х появляются на свет и становятся популярными такие шлягеры, как «Кирпичики», «Бублички», «Гоп со смыком» и многие другие, речь об истории создания которых будет goalma.orgя доля песен, считающихся сегодня классикой жанра, родилась в те хмельные и кровавые времена. Но! Не зря товарища Сталина ближайшее окружение называло за глаза Хозяином. Этот «сын сапожника» должен был знать обо всем, что творится в его «доме», мелочей в деле строительства новой империи для него не было. Наступил момент, когда взгляд вождя обратился на культуру — передовую идеологического фронта. И началась пора «закручивания гаек».На закате нэпа, в году, в СССР была создана организация под названием РАПМ (Российская ассоциация пролетарских музыкантов), чьей основной задачей стала борьба с музыкой, «классово чуждой пролетариату». В прессе появилось множество публикаций с общим лейтмотивом: «Прекратить цыганщину на эстраде».Даже краткое изложение развязанной кампании по борьбе с «легким жанром» поражает своей звериной агрессивностью по отношению к своим же коллегам-артистам. Первым делом для подготовки общественного мнения рапмовцы привлекли на свою сторону маститых искусствоведов. И началось…«Строительству музыкальной культуры необычайно препятствует распространение цыганско-фокстротного жанра, по существу кабацкого и разлагающего психику…» — высказался некто профессор Игумнов. Ему вторит известнейший пианист Генрих Нейгауз: «Легкий жанр в музыке — это в подавляющем большинстве то же, что порнография в литературе!»Во как! Со всей, так сказать, пролетарской прямотой высказался товарищ, даром что профессор Московской консерватории.«Посмотреть сейчас эстрадный репертуар – годов — это значит окунуться в черную тину всевозможной фокстротщины, цыганщины, “блатной” песни, бесчисленных перепевов дореволюционных “интимных” песенок…» — соглашается с «ученым» мнением журнал «Рабочий театр» в году. Но народ, невзирая на авторитетные мнения, все равно отплясывал «Цыганочку» и распевал «Кирпичики». Подобная несознательность масс, хотя и удивляла идейных борцов с «цыганщиной», но остановить уже не могла.

В году выходит в свет агитационная брошюра за авторством «комиссаров» от культуры неких Н. Брюсовой и Л. Лебединского под броским заголовком: «ПРОТИВ НЭПМАНСКОЙ МУЗЫКИ». Составители прокламаций не пожалели эпитетов: «в отношении цыганщины нужно поставить точки над “и” — это проституционный стиль, стиль воспевающий продажную, “всегда готовую к услугам” любовь… Запомним твердо — цыганщина — это откровенная пропаганда проституции…»Известный музыкальный критик того времени Борис Штейнпресс приводит в мемуарах показательный случай:«Проходил я как-то мимо клуба железнодорожников. Из окна доносилась “цыганская венгерка”. Я зашел туда.В большой комнате, вокруг рояля, стояла веселая компания молодежи и слушала пианиста. Сидевший за роялем сыпал пальцами по клавишам и с большим воодушевлением разбивал и без того расстроенный инструмент. “Цыганочка” явно имела успех. Особенно нравилась она двум, сидевшим тут же, девицам, одетым в узкие короткие платья, с белыми от пудры носами. Когда пианист доиграл до конца, ребята потребовали “бис”. Пианист принялся снова разделывать “цыганочку” с различными вариациями и выкрутасами.Некоторое время я слушал музыку, но лишь только парнишка, на груди которого красовался кимовский значок, взял заключительный аккорд, я подошел и заявил:— Ты, видать, комсомолец, а ведешь вредную агитацию против социалистического строительства.Парень от неожиданности широко раскрыл глаза… и довольно искренне спросил:— Ты что… рехнулся?Я твердо ответил:— Нет, но это факт… Ты агитируешь против социалистического строительства. “Цыганочкой” агитируешь.По виду комсомольца можно было заключить, что он нисколько не усомнился в правильности своего предположения. Я продолжал:— Верно говорю тебе. “Цыганщина” — зло для нашего строительства…Я начал подробно рассказывать ему о “легком жанре”, о его разлагающем влиянии на психику масс, о том, что эта музыка воспевает проституцию и рабскую покорность, что она, по существу, является кабацкой, нэпманской музыкой…Парень слушал внимательно.— Это, должно быть, верно, хотя, признаться, на этот счет я никогда не размышлял. Но одно дело, скажем, “Стаканчики граненые”, “Не надо встреч, не надо продолжать” — это, я не спорю, мещанство. Но вот насчет “цыганочки” — я беру ее только как музыку, без слов — не согласен. Веселая музыка — какой вред она может принести?Я решил убедить его до конца.— Всякое бывает веселье… Это не то веселье… Прислушайся к музыке, и ты почувствуешь, что всякая музыка имеет свое содержание. Каково же содержание “цыганочки”? Мало сказать, что она веселая… Нет… Это пьяный разгул, кутеж, где рождаются разврат и хулиганство. И музыка здесь соответствующая, хулиганская…Ответь мне на последний вопрос: чем ты объяснишь, что “цыганочкой” так увлекается наша молодежь?— Тем, что мещанские настроения еще живут среди молодежи… Имеется такой тип, даже среди рабочих ребят, который весь пропитан “цыганщиной”. Это франтоватые “жоржики”, “трухлявые молодцы”, с бантиками, с фасонистыми ботинками, с модными костюмами поверх грязного белья, намазанные девицы, танцующие “американские танцы” и имеющие одну мечту — “хорошего жениха”.Наша задача — повести борьбу с мелкобуржуазными влияниями “цыганщины”. Комсомол должен быть застрельщиком в этой борьбе. Не только сам никогда больше не играй этой дряни, но и других отговаривай: это твоя прямая обязанность как комсомольца!»^[2]Борьба с «трухлявыми молодцами» на эстраде тем временем набирала обороты, и от слов и убеждений эти чекисты от музыки переходили к делу.В году с их подачи создается квалификационная комиссия, призванная пересмотреть всех работающих на эстраде артистов и их творческий goalma.org годами позже окончательно запрещаются выпуск сочинений «нэпманских композиторов», исполнение «дурманящей музыки» и распространение ее через граммофонные пластинки. Весь репертуар поделили на четыре группы. В разряд «Г» (контрреволюционный) попало большое количество романсов, в числе которых были и произведения блестящего композитора Бориса Фомина, автора таких бессмертных произведений, как «Дорогой длинною», «Только раз бывают в жизни встречи», «Твои глаза зеленые». До конца своей короткой жизни (Б. Фомин скончался в году, не дожив до пятидесяти лет) он не сможет смыть со своих творений ярлык «упадничества» и «контрреволюционной халтуры». В м году Борис Фомин был арестован и год провел в Бутырке. Но ему повезло — началась борьба с «ежовщиной», и композитор оказался на goalma.orgа и тезка Фомина — блестящий музыкант, автор многих, исполняемых по сей день романсов, самый известный из которых «Караван», Борис Прозоровский на пике разоблачения «цыганщины» одним из первых был изгнан со столичных подмостков как аккомпаниатор, затем были запрещены к исполнению большинство его песен.Финалом показательной травли стали арест и отправка этапом на строительство Беломорканала. Прозоровский вернулся из лагеря в году, чтобы через считанные месяцы вновь быть арестованным и уже навсегда сгинуть в goalma.org художники того времени повторили его судьбу. Пройдет несколько лет, и в «магаданскую сторонку» отправятся Вадим Козин, Эдди Рознер, Лидия Русланова…

_{Изабелла Юрьева}

Начиная со второй половины х годов, на советской эстраде звучат в основном идеологически выверенные, проверенные множественными репертуарными комиссиями и прошедшие жесткую цензуру композиции. Конечно, полностью задушить «цыганщину» было невозможно, жестокие романсы так или иначе продолжали существовать и в новой действительности. Их пели и даже иногда записывали на пластинки Изабелла Юрьева, Георгий Виноградов, Тамара Церетели, но пели, если так можно выразиться, с оглядкой, убрав из репертуара множество красивых дореволюционных романсов и народных песен, подстраиваясь по мере сил в фарватер «решений партии и правительства». Хотя сами «слуги народа» на закрытых правительственных концертах предпочитали слушать прямо противоположный материал. «Белая цыганка» Изабелла Юрьева вспоминала такой эпизод из своей карьеры: «Далеко за полночь в квартире зазвонил телефон: “Товарищ Юрьева, сейчас за вами приедет машина, вы будете участвовать в концерте. Вы не имеете права отказываться…” Машина помчалась по пустынным улицам ночной Москвы и вскоре въехала в Кремль… Я сидела в банкетном зале между вальяжным тенором Козловским и добродушно похмыкивающим “всесоюзным старостой” Калининым ни жива ни мертва. Перед тем как меня вызвали на сцену, Михаил Иванович Калинин наклонился ко мне и шепнул: “Изабелла Даниловна, только не агитируйте нас. Можете петь какую угодно цыганщину. Советских песен не надо”»^[3].В разрезе нашего повествования крайне показателен другой случай, произошедший в те лихие времена с легендарным Леонидом Утесовым, с чьей незаурядной фигуры я и хочу начать повествование.

глава I Колыбель русского андеграунда

У продавцов и у интеллигентовБез устали хрипит магнитофонО времени «критических моментов»,О жизни, полной каверз и препон…

Из репертуара группы «Одесса-мама»

«Блатняк» для генералиссимуса

Вся грудь у вас в наградах, вся в медалях,И волос от заботы поседел,Ведь вы шесть раз из ссылки убегали,А я, дурак, ни разу не сумел…

Юз Алешковский, «Товарищ Сталин»

О Леониде Утесове написаны десятки книг, снято немало документальных фильмов, а в недавнем прошлом по телевидению даже показали художественную версию жизни артиста, поэтому рассказывать подробно биографию мэтра на этих страницах я считаю лишним и только позволю себе обозначить пару-тройку занимательных моментов, соответствующих названию данной книги.

_{Леонид Утесов в юности}

Лазарь Вайсбейн (таковы настоящие имя и фамилия Утесова) родился в марте года в Одессе. Молодой человек рано проявил артистические способности: пел, играл на фоно и гитаре, увлекался цирком. В неполные шестнадцать лет после отчисления за хулиганство из коммерческого училища Лазарь начинает выступать в балагане, где своими «фокусами» быстро завоевывает признание местной непритязательной публики. Год спустя некто Василий Скавронский переманивает юный талант в свой театр-буфф и предлагает взять ему псевдоним, под которым мы знаем этого прекрасного артиста и сегодня.В предреволюционные годы Леонид выступает в разных жанрах и на разных площадках: исполняет миниатюры, играет в театральных постановках, поет комические куплеты… Утесов успел вкусить малую толику своей славы еще до революции, зрители балдели от выкрутасов бойкого юноши.«Как вспоминал известный артист оперетты и кино Михаил Водяной, — пишут в уникальной книге “Я родился в Одессе…” Борис и Эдуард Амчиславские, — Леонид Осипович неоднократно говорил, что в числе его одесских почитателей был и небезызвестный Мишка-Япончик (Михаил Винницкий) — некоронованный король Одессы. Последний часто приходил на концерты Утесова и всегда внимательно слушал, когда он исполнял куплеты. Однажды к Леониду Утесову прибежал испуганный коллега — известный одесский куплетист Лев Зингерталь, у которого в артистическом мире было прозвище “Любимец юга России”. И вот у этого “любимца” украли фрак. Это была катастрофа — без фрака его не выпустили бы на сцену. Когда Утесов узнал об этом, он тут же пошел в кафе “Фанкони”. Там был своеобразный штаб Мишки-Япончика. Уже к полудню Миша со своими “мальчиками” занимали свои постоянные столики. Отсюда они “руководили” всей жизнью Одессы. Когда Утесов зашел в кафе, Япончик пригласил Ледю (так называли Утесова друзья) к своему столику и предложил присесть. Но он отказался от приглашения и рассказал о краже фрака.

_{Мишка Япончик (Михаил Винницкий)}

В ту же минуту раскосые глаза Япончика (за что он и получил свое прозвище) гневно сверкнули, и, обращаясь к одному из своих “мальчиков”, он прошипел: “Что вы наделали? Вы же лишили человека куска хлеба. Чтобы через полчаса у него был фрак!”. Утесов тут же развернулся, вышел из кафе, сел на извозчика и приехал к театру. У входа его ожидал Зингерталь, на котором просто не было лица. Когда его привели в чувство, выяснилось, что ему принесли… восемнадцать фраков разных цветов. “Мальчики” не смогли установить, какой из украденных на тот момент в Одессе фраков принадлежал Зингерталю…»Трудные времена – годов Леонид Осипович провел в родной Одессе, откуда уже после закончившейся Гражданской войны уехал навстречу всенародной славе, сперва в Москву, а затем в Петроград, где прожил без малого десять лет.«Во время революционной смуты в Одессу приехали артисты из многих городов России. Работы для многих не нашлось. Актеры голодали. И вот Вера Холодная, Рунич, Утесов и другие популярные артисты решили помочь коллегам — провести гала-представление, сбор с которого должен был пойти в пользу голодающих актеров. Однако билеты приобретались неохотно. Зрители боялись ходить вечером по городу, где орудовали бандиты Япончика. Чтобы концерт мог состояться, Утесов пошел на очередную встречу к Япончику и попросил его в этот вечер “никого не трогать”. “Король” согласился. На афишных тумбах расклеивают афиши со странной припиской: “Свободный ход по городу до 6 утра”. Одесситы текст поняли. Театр был полон».Оказавшись в середине х годов на берегах Невы, Леонид Осипович не растерялся. Он продолжил артистическую и музыкальную карьеру — играл в театральных пьесах и пел.В году Утесовым был создан его знаменитый джаз-оркестр, и что вы думаете? Представляя дебютную программу, он, к ужасу представителей Главреперткома (Главной репертуарной комиссии Народного комиссариата просвещения) исполнил там две «блатные» песни: «С одесского кичмана» и «Гоп со смыком»! Мало того, в дальнейшем певец включил в свой репертуар «нэпманские» «Бублички», «У самовара я и моя Маша» и «У окошка» на мотив уже популярной в ту пору «Мурки». В – годах эти композиции артист даже умудрился записать на пластинки. Правда, купить их было возможно только в Торгсинах в обмен на золото или валюту, да и то недолго — в скором времени весь тираж был изъят из продажи и уничтожен. Песни «Гоп со смыком» и «С одесского кичмана» впервые прозвучали в театральной постановке Якова Мамонтова из жизни поездных воров «Республика на колесах».По сюжету, исполнялись они Утесовым от имени отрицательного персонажа, но про спектакль вскоре забыли, а лихие мелодии и запоминающийся текст быстро «ушли в народ», чтобы аукнуться Леониду Осиповичу много лет спустя при крайне щекотливых обстоятельствах. Что же произошло? История, о которой пойдет речь, в последние годы не раз освещалась в СМИ, причем началось все с одного абзаца, который привел в своих воспоминаниях об Утесове его хороший знакомый и преданный поклонник Владимир Александров:«Еще до войны, в годы чисток, в Георгиевском зале Кремля состоялся торжественный концерт. В зале был поставлен длинный стол, за которым сидели Сталин, Ворошилов и другие “лица”. Утесов был приглашен, спел то, что надо, — он знал, что полагается петь по такому случаю. И его музыканты уже стали собирать свои инструменты, когда их остановил Ворошилов: — “Есть к вам просьба. Спойте, пожалуйста, “С одесского кичмана”. Утесов: “Да что вы, мне запрещено. Запретил лично заведующий всей советской культурой товарищ Керженцев”. — “Леонид Осипович, спойте. Иосиф Виссарионович просит”.Утесов спел, его попросили спеть на бис. Пришлось. И спел он всю “малину” — и “Гоп со смыком”, и “Лимончики”».Описанный случай меня искренне заинтересовал, я начал искать подтверждение упомянутого рассказа и, по возможности, более полную версию развитиясобытий.И я нашел ее. В книге Амчиславских и на страницах музыкальных изданий, в прессе и в Интернете в виде исторического анекдота, где все было поставлено с ног на голову.

_{«Хорошо поет товарищ Утесов»}

Как-то раз во время концерта публика потребовала от Леонида Утесова, чтобы он спел песню «С одесского кичмана бежали два уркана». Но едва артист запел, как из правительственной ложи раздался сердитый голос Сталина: — Я ведь тебе, Утесов, кажется, категорически запретил петь блатные песни! — Но ведь публика просит, товарищ Сталин! — Тебе, Утесов, кто главнее, я или публика? — возмутился вождь. — Да какой же это артист, если он без публики, товарищ Сталин! — сказал Утесов, хотя и понимал, что за эти слова Сталин его обязательно расстреляет. Но Сталину понравился такой смелый ответ, и он присвоил Утесову звание народного артиста СССР, а всю публику, которая была в зале, приказал посадить^[4].

Но самую интересную трактовку мне удалось обнаружить в тяжеленном «кирпиче» Эдварда Радзинского «Сталин» и в романе Анатолия Рыбакова «Прах и пепел». Последнюю версию, с небольшими сокращениями я и хочу привести в качестве иллюстрации.«23 августа года в Георгиевском зале Кремля был устроен прием в честь летчиков Громова, Юмашева и штурмана Данилина, совершивших беспосадочный перелет через Северный полюс из Москвы в Америку. За столами, стоявшими перпендикулярно к сцене, сидели крупные партийные и советские работники, высшие военачальники, ведущие авиаконструкторы, прославленные летчики, известные деятели науки и культуры. Приглашением гостей ведали специальные люди, хорошо осведомленные о значении каждого гостя, об отношении к нему товарища Сталина, о надежности в смысле поведения на приеме и во всех других смыслах. Эти же специальные люди решали, кого приглашать с женой, кого без жены, кому за каким столом и на каком месте сидеть — товарищу Сталину спокойнее видеть за ближайшими столами знакомые лица. Товарищ Сталин не любит спрашивать: “Кто это такой?” Товарищ Сталин сам знает, кто это такой! Столы были уставлены винами и закусками, никто к ним не притрагивался: главный стол, стоявший параллельно к сцене и перпендикулярно к остальным столам, в некотором отдалении от них, тоже был уставлен винами и закусками, но за бутылками, графинами, бокалами, за вазами с фруктами виднелся ровный ряд пустых стульев — руководители партии и правительства еще не пришли. Они придут ровно в семь часов. В ожидании этой волнующей минуты гости негромко, сдержанно переговаривались между собой. На часы никто не смотрел. Посматривать на часы значило бы выражать нетерпение, это бестактно, нелояльно по отношению к товарищу Сталину. Значительность момента подчеркивали и официанты, крепкие, суровые ребята в черных костюмах и белых манишках, с перекинутыми через руку салфетками, с бесстрастными лицами, застывшие у столов, возвышаясь над сидевшими гостями. Еще по два официанта стояли у дверей. Все знали, что официанты — штатные сотрудники НКВД, они дополняют охрану, стоящую во всех проходах, на всех этажах и лестницах дворца, и внештатных сотрудников НКВД, которые в достаточном количестве имеются за каждым столом. Ровно в семь часов открылись боковые двери, и в зале появился Сталин в сопровождении членов Политбюро. Все встали, задвигав стульями, зал взорвался бурными аплодисментами. Овация продолжалась, пока вожди проходили к столу, и наконец, встав каждый на своем месте лицом к гостям, зааплодировали в ответ. Зал хлопал вождям, вожди хлопали залу. Потом члены Политбюро повернулись к Сталину и хлопали ему. Зал тоже хлопал Сталину, протягивая ладони к тому месту, где он стоял, будто пытаясь дотянуться до товарища Сталина. Не хлопали только официанты, по-прежнему неподвижно стоявшие у столов, но уже не возвышаясь, как раньше, над сидевшими: сидевшие встали, и многие из них оказались повыше, покрупнее, поосанистей официантов. Сталин хлопал, едва касаясь одной ладонью другой, держа их над самым столом, почти не сгибая локтей, и из-под опущенных век медленно обводил тяжелым взглядом стоявших поблизости. Разглядев и узнав их, он перевел взгляд в глубину зала, но за частоколом протянутых к нему рук никого не мог разглядеть. Тогда он перестал хлопать и опустился на стул. Вслед за ним опустились на стулья стоявшие рядом Молотов и Ворошилов, потом остальные члены Политбюро. Но гости продолжали стоять и хлопать. Тогда Сталин два раза слегка приподнял и опустил руку, приглашая гостей садиться. Но те не могли остановиться в выражении переполнявшего их восторга. Они пришли сюда не для того, чтобы пить водку и коньяк, шампанское и “Мукузани”, не для того, чтобы есть икру, лососину, паштеты, жюльен из шампиньонов и котлеты “по-киевски”. Они пришли сюда, чтобы увидеть товарища Сталина, выразить ему свою любовь и преданность. Сталин что-то сказал Молотову, тот встал, поднял обе руки ладонями вперед, как бы говоря: “Все, товарищи! Достаточно! Товарищ Сталин понимает и ценит ваши чувства, но мы собрались здесь для определенного дела, давайте приступим. Прекратите, пожалуйста, овацию, садитесь!” …Молотов посмотрел на кого-то, стоявшего у боковой двери, тот дал знак еще кому-то, и в ту же минуту официанты у последних столов стронулись со своих мест, степенно, но настойчиво заговорили; “Товарищи, товарищи, садитесь, пожалуйста… Товарищ! Вас просят сесть! Давайте, давайте, товарищи, не задерживайте…” Даже стали подвигать стулья, задевая гостей, и почетные гости быстренько уселись на свои места. И так же, как за другими столами, официанты наполнили их рюмки и бокалы водкой и вином. Молотов встал, и в ту же секунду официанты замерли у столов. Молотов упомянул о небывалых достижениях советского народа во всех областях жизни. Эти успехи особенно видны на примере нашей могучей авиации, в развитии которой Советский Союз идет впереди всего мира. СССР стал великой авиационной державой, чем обязан гениальному руководству товарища Сталина, который лично уделяет огромное внимание развитию авиационной промышленности, по-отечески пестует и воспитывает летчиков, славных соколов нашей страны. Зал опять взорвался овацией, гости задвигали стульями, встали, захлопали, протянув ладони к товарищу Сталину, теперь эта овация предназначалась лично ему, его имя было, наконец, названо. Сталин встал, поднял руку, в зале воцарилась тишина. “Продолжайте, товарищ Молотов”, — сказал Сталин и сел. Все заулыбались, засмеялись, опять захлопали сталинской шутке. Молотов хотел продолжать, однако за первым столом, где сидели летчики, поднялся Чкалов, повел широкими плечами, набрал воздуха в легкие и крикнул: “Нашему дорогому Сталину — ура, ура, ура!”. И весь зал подхватил: ура, ура, ура! Сталин усмехнулся про себя. Не полагается перебивать руководителя правительства. Но ведь это Чкалов, его любимец, человек, который олицетворяет русскую удаль, лихость, бесшабашность, Чкалов — величайший летчик ЕГО эпохи, ЕГО времени. Ничего не поделаешь, придется Молотову примириться с тем, что этот смельчак мало знаком с этикетом. Сталин сел, все тоже быстренько уселись и принялись за закуску, проголодались, слушая длинную речь Молотова, да и дома сегодня, наверное, не слишком налегали на еду в предвкушении обильного ужина. Как всегда, концертную программу открыл Красноармейский ансамбль песни и пляски под руководством Александрова, и, как всегда, кантатой о Сталине, сочиненной тем же Александровым. Ее выслушали благоговейно, перестав есть. Но как только ансамбль перешел к следующему номеру, опять налегли: мужчины — на водку, дамы — на вина, все вместе — на закуску. Ансамбль сменили певцы Козловский, Максакова, Михайлов, потом Образцов с куклами… Вожди смотрели на них, обернувшись к сцене, а гости пили и ели, видели это и слышали сто раз… “Слово имеет товарищ Сталин”, — объявил Молотов. Сталин встал, и все тотчас же встали. И снова аплодисменты, снова овация. Сталин поднял руку — все сразу затихли, Сталин опустил руку — все сели. “Попрошу, товарищи, наполнить бокалы”, — сказал Сталин. Произошло легкое движение, все торопились налить вино, наливали, что было под рукой, выбирать некогда, нельзя же заставлять товарища Сталина ждать. Восстановилась тишина. “Я хочу поднять этот бокал, — сказал Сталин, — за наших мужественных летчиков, нынешних и будущих Героев Советского Союза”. Сталин выпил. И все выпили, поставили бокалы на стол и зааплодировали. С ними говорил сам Сталин. Все хлопали, кричали: “Да здравствует товарищ Сталин… Товарищу Сталину — ура!” Особенно старались летчики, хлопали в такт и выкрикивали здравицы хором. От их стола отделились Чкалов, Байдуков и Беляков и направились в президиум. Их, конечно, позвали. Без особого приглашения никто не смел пересекать пространство между столом президиума и остальными столами. Сталин пожал летчикам руки, Громову, Юмашеву и Данилину он уже пожимал руки, теперь очередь главного, любимого летчика. Но Чкалов, Байдуков и Беляков явились в президиум с бокалами в руках. “Товарищ Сталин, — сказал Чкалов, — разрешите обратиться?!” — “Пожалуйста”. — “Позвольте чокнуться с вами и выпить за ваше здоровье!” — “Ну что ж, можно и выпить”. Сталин налил в бокал вина, чокнулся с летчиками, все выпили. Сталин поставил бокал на стол. “Еще будут какие-нибудь просьбы?” —“Товарищ Сталин, — Чкалов смело глядел ему в глаза. — От имени всего летного состава… Сейчас будет выступать Леонид Утесов… От имени всего летного состава… Просим… Разрешите Утесову спеть “С Одесского кичмана”. — “Что за песня?” — спросил Сталин, хотя знал эту песню. Ее дома напевал Васька, и ОН был недоволен: сын поет воровские песни. — “Замечательная песня, товарищ Сталин. Слова, товарищ Сталин, может быть, и тюремные, блатные, но мелодия боевая, товарищ Сталин, строевая мелодия.” — “Хорошо, — согласился Сталин, — пусть споет, послушаем”. В артистической комнате, где толпились, ожидая своего выхода, артисты (те, кто уже выступил, сидели в соседнем зале за специально накрытыми для них столами), появился военный с тремя ромбами на петличках гимнастерки, отозвал в сторону Утесова, строго спросил: “Что собираетесь петь, товарищ Утесов? — Утесов назвал репертуар. — Споете “С Одесского кичмана”, — приказал военный. — “Нет, нет, — испугался Утесов, — мне запретили ее петь”. — “Кто запретил?” — “Начальник реперткома”. — “Положил я на вашего реперткома. Будете петь “С Одесского кичмана”. — “Но…” Военный выпучил на него глаза: “Вам ясно сказано, гражданин Вайсбейн?! — И злобным шепотом добавил: — Указание товарища Сталина”. И первым номером Леонид Утесов под аккомпанемент своего теа-джаза спел “С Одесского кичмана”…Пел лихо, окрыленный указанием товарища Сталина, сознавая, что с этой минуты никакой репертком ему не страшен, он будет петь и “Кичмана”, и “Гоп со смыком”, и “Мурку”, и другие запрещенные песни. И оркестр играл с увлечением. Ударник выделывал чудеса на своих барабанах и тарелках, саксофонисты и трубачи показали себя виртуозами. Заключительный аккорд, оркестр оборвал игру на той же бравурной ноте, на какой и начал. Никто не понимал, в чем дело. На таком приеме, в присутствии товарища Сталина Утесов осмелился спеть блатную песню. Что это значит?! Идеологическая диверсия?! Не то что хлопать, пошевелиться все боялись. Даже Чкалов, Байдуков и Беляков притихли, не зная, как отреагирует товарищ Сталин. Растерянные оркестранты опустили трубы, бледный Утесов стоял, держась за край рояля, обескураженный мертвой тишиной, и с ужасом думал, не провокация ли это, не сыграл ли с ним военный злую шутку, пойди докажи, что ему приказали, он даже не знает, кто этот военный, не знает его фамилию, помнит только три его ромба. И вдруг раздались тихие хлопки — хлопал сам товарищ Сталин. И зал бурно подхватил его аплодисменты. Если хлопает товарищ Сталин, значит, ему это нравится, значит, он это одобряет. И правильно! Веселиться, так веселиться! Правильно! Браво! Бис! Бис! Браво! Взмокший Утесов, едва переводя дыхание, раскланивался, поворачивался к оркестру, отработанным дирижерским движением поднимал его, музыканты вставали, постукивали по своим инструментам, как бы аплодируя залу. А зал не утихал, аплодисментами и криками “бис!” требуя повторения. Глядя на Утесова, Сталин развел руками, пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, народ хочет, народ требует, народу нельзя отказывать… Утесов спел второй раз. Летчики подпевали, притоптывали, отбивали такт ножами и вилками, постукивая ими о тарелки и бокалы. И за другими столами тоже подпевали и притоптывали и, когда Утесов кончил петь, опять взорвались криками: “Бис! Бис!” И товарищ Сталин аплодировал, и члены Политбюро аплодировали, и опять товарищ Сталин пожал плечами, развел руками, и Утесов спел в третий раз. Летчики уже не только подпевали, а орали во всю глотку, вскочили на стол и плясали, разливая вина и разбрасывая закуски. Даже писатель Алексей Толстой, толстый, солидный, с благообразным бабьим лицом, и тот взобрался на стол и топтался там, разбивая посуду. Граф, а как его разобрало. Песня, конечно, уголовная, но что-то в ней есть. Слова сентиментальные, уголовники это любят. “Болят мои раны… Скажи моей ты маме…” Но мелодия четкая, зажигательная…»Вспоминались, наверное, вождю народов под лихой хулиганский напев того вечера «эксы» на Кавказе, дружба в тюрьмах с уголовными да свои побеги из ссылок в «далеком Туруханском крае»… Молодость вспоминалась…Как ни боялись Сталина, как ни трепетали граждане Страны Советов от одного лишь взмаха руки тирана, но углядеть за каждым стареющему диктатору становилось все сложнее. После окончания Великой Отечественной войны на руках у населения оказывается большое количество патефонов, а также трофейных аппаратов для «нарезки» самодельных пластинок. Уже в середине х годов по всей стране создаются целые синдикаты по изготовлению и продаже «запрещенных» goalma.org и издатель из Санкт-Петербурга Борис Тайгин в статье «Расцвет и крах «Золотой собаки» рассказывал о своей деятельности в подпольной студии звукозаписи с таким сюрреалистическим названием, действовавшей с года в Ленинграде. На трофейных и самодельных аппаратах они тиражировали популярную музыку с целью перепродажи. На каждую пластинку ставился «фирменный штамп» служивший гарантией качества. Доходный бизнес продолжался несколько лет, пока в году трое «пайщиков-концессионеров» не были арестованы и осуждены на сроки от трех до пяти лет лишения свободы. «В одном из пунктов обвинительного заключения» Б. Тайгину инкриминировалось «изготовление и распространение граммофонных пластинок на рентгенпленке с записями белоэмигрантского репертуара, а также сочинение и исполнение песен, с записью их на пластинки, хулиганско-воровского репертуара в виде блатных песенок». Деятельность «криминального трио» продлилась с перерывами (на новые сроки некоторых участников) до х годов, пока спрос на «песни на ребрах» не исчез окончательно, вытесненный магнитофонной культурой. Странное для сегодняшнего языка словосочетание «музыка на ребрах» была понятна каждому мало-мальски продвинутому молодому человеку 40–х годов.

_{Борис Тайгин.}

«В самом конце года, — пишет Борис Тайгин, — на Невском проспекте, в доме № 75, артелью “Инкоопрабис” была создана студия “Звукозапись”. Инициатором этого интересного нововведения, еще не знакомого горожанам, был талантливый инженер-самородок Станислав Филон, который привез из Польши немецкий аппарат звукозаписи фирмы “Телефункен”. На этом диковинном аппарате предусматривалось механическим способом вырезать на специальных полумягких дисках из децилита звуковые бороздки, то есть фактически создавать граммофонные пластинки, причем не только копировать фабричные пластинки, но и производить запись непосредственно через микрофон. Студия была открыта под вывеской “Звуковые письма”: люди приходили в студию и наговаривали через микрофон какую-либо короткую речь либо напевали под гитару, аккордеон или пианино какую-то песенку. Но все это было лишь ширмой, официальным прикрытием. Главное же дело, ради чего и была рождена эта студия, было в изготовлении нелегальным путем так называемого “ходового товара” с целью его сбыта. (Как теперь сказали бы — “с целью бизнеса”.) Как это происходило? После окончания рабочего дня, когда студия закрывалась, как раз и начиналась настоящая работа! За полночь, а часто и до утра переписывались (в основном на использованные листы рентгеновской пленки, на которой просматривались черепа, ребра грудной клетки, кости прочих частей скелета) джазовая музыка популярных зарубежных оркестров, а главное — песенки в ритмах танго, фокстрота и романсов, напетые по-русски эмигрантами первой и второй волны эмиграции из России. Также писали песни с пластинок х годов молодого Леонида Утёсова, такие как “Гоп со смыком”, “Лимончики”, “Мурка”, и другой подобный репертуар. Имели спрос и песни, напетые в е годы Вадимом Козиным. По утрам, в назначенное время, приходили с черного хода сбытчики-распространители, получали десятки готовых пластинок, и этот “товар” шел “в люди”. Таким образом настоящие, любимые молодежью тех лет лирические и музыкально-танцевальные пластинки в пику фальшиво-бодряческим советским песням проникали в народ».В начале х годов в обиход граждан СССР стали входить goalma.org «чудо-машины» стали могильщиками «музыки на ребрах». Обычные люди получили возможность самостоятельно записывать и перезаписывать музыкальные новинки, а также себя, любимых, под любой аккомпанемент и без оного. Именно появлением этих технических новинок мы обязаны дальнейшему повсеместному распространению «запрещенных песен», развитию бардовского движения, широкой популярности Владимира Высоцкого, Александра Галича, Юрия Кукина и многих goalma.orgие культуры магнитиздата сыграло, кстати, злую шутку с Леонидом Утесовым в середине х годов, вновь напомнив ему о злополучном «Одесском кичмане» и прочих несоветских песнях из его былого репертуара. Дело в том, что житель Ленинграда некто Борис Рахлин, аккомпанируя себе на рояле, исполнил и записал более двадцати блатных песен. Все бы ничего, мало ли кто записывал ради шутки подобные вещи в те времена, но вся соль проекта заключалась в том, что Борис Рахлин спел эти песни один в один голосом Леонида Осиповича. Каждый, кто слышал эту пленку, не сомневался, что на ней «хулиганит» народный артист СССР, имитация удалась на сто процентов. В книге воспоминаний «Спасибо, сердце», изданной в е годы, Леонид Утесов вспомнил эту историю, судя по резкости тона, доставившую ему немало неприятностей.

«Время идет, техника совершенствуется, и возникают новые, современные способы дискредитации человека, — пишет артист. — Летом семьдесят первого года, когда я отдыхал в подмосковном санатории, очень милая женщина с радостной улыбкой сказала мне: “Леонид Осипович, на днях я получила оригинальный подарок. Один мой знакомый привез мне из Ленинграда большую катушку магнитофонной пленки с вашими последними записями. Там записано нечто вроде мальчишника, на котором вы рассказываете разные истории и анекдоты и с композитором Табачниковым поете новые одесские песни, вроде “Кичмана”, помните?” Я ей сказал, что подарок действительно оригинальный, потому что последнее время я не делал никаких записей. Всё это фальсификация. Она не поверила мне и попросила своего супруга привезти эту пленку в дом отдыха, что он и сделал. Я имел “удовольствие” узнать, как некий пошляк, пытаясь имитировать мой голос, распевал полупорнографические, чудовищные по музыкальной безвкусице, с позволения сказать, песни, рассказывал анекдоты, как он думал, “под Утесова”. Как выяснилось в дальнейшем, эта магнитофонная запись была размножена и появилась во многих городах, где продавалась из-под полы с ручательством, что это подлинник. Я был ужасно этим и возмущен и обеспокоен. И в первом же интервью (для “Комсомольской правды”) просил людей, которым будет предлагаться эта пленка, задерживать продавца, потому что это граничит с уголовщиной.К сожалению, до сих пор сведений о задержании этой фальшивки я не получил».О личности «пошляка» Бориса Рахлина и сегодня известно немного: по воспоминаниям старожилов города на Неве, он работал фотографом в Питере и был знаком с Аркадием Северным. На пленке с записью гитарного концерта Северного года есть песня, посвященная «Боре Рахлину», под названием «Вы скажете, бывают в жизни шутки…». Однако Утесову, судя по всему, было совсем не до смеха…

_{Мемориальная доска на доме в Санкт-Петербурге, где жил Леонид Утесов}

Но вернемся к рассказу о подпольной студии «Золотая собака».Тем временем в распоряжении Бориса Тайгина и нескольких его приятелей также оказалась одна из первых отечественных моделей магнитофонов. Не преследуя больше корыстных целей, ребята с удовольствием записывали на пленку голос своего товарища, певца-самоучки Всеволода Степанова (–), которому был придуман сценический псевдоним Серж Никольский. В статье Рудольфа Фукса на обложке знаменитой виниловой пластинки «Памяти А. Северного», изданной фирмой «Мелодия» в году, Серж Никольский был назван предшественником Аркадия. Будучи самодеятельным исполнителем, Никольский тем не менее от природы обладал приятным голосом и внутренним знанием, умением подать музыкальный материал.

_{Предтеча Аркадия Северного — Серж Никольский}

Он прекрасно исполнял старинные романсы и «нэпманские» песенки, популярную эстраду тех лет и авторские вещи Б. Тайгина. В период с по год Серж Никольский записал два концерта: один — в сопровождении трио гитаристов, а второй — под аккомпанемент небольшого ансамбля. В прошлом году стараниями энтузиаста Сергея Фадеева был выпущен лазерный диск Сержа. Найдите этот раритет, не пожалеете!Записи многих доморощенных исполнителей эпохи первых магнитофонов «затерялись в потоке времени» или остались в тени дарования артиста, речь о котором пойдет в следующей главе. Узок был круг артистов, профессионально делавших настоящую жанровую песню. И нет никаких сомнений сегодня, кто был № 1. Конечно, АРКАДИЙ СЕВЕРНЫЙ!

«Король блатной песни»

Здравствуйте, мое почтенье,От Аркашки нет спасенья…

_{Аркадий Северный у микрофона}

Книга была практически закончена (составлены и библиография, и содержание), а к этой главе я все никак не мог подступиться, и вот goalma.orgй Северный не зря считается главной фигурой на подпольной эстраде в новейшей истории. Вдумайтесь, только известное сегодня творческое наследие артиста составляет ни много ни мало более ста минутных goalma.org смерти певца коллеги по российскому андеграунду записали целый блок концертов и отдельных песен, посвященных «Аркадию Северному — Звездину»: Розенбаум, Сорокин, Джигурда, «Братья Жемчужные», Щеглов с «Черноморской чайкой». Это ли не признание масштабности дарования! Отрадно, что и новые имена, появляющиеся в жанре не забывают о легендарном мастере, выпуская трибьюты в его честь и участвуя в фестивалях памяти goalma.org коллекционеров жанровой музыки выделяется абсолютно отдельная группа людей, специализирующихся ТОЛЬКО на Северном. Однажды в славном городе Петербурге мне довелось встретиться с одним из специалистов по «Северной археологии». Глядя на меня из-под очков фанатично поблескивающими глазами, он, едва познакомившись, поделился сокровенным: «А знаешь, какая у меня мечта?» «!?» — изобразил я полное внимание. «Восстановить. Жизнь. Аркадия Дмитриевича. ПО ДНЯМ!!!» — с расстановкой произнес мой визави.В тот момент я понял, что значит выражение «потерять дар речи». Разговор съехал на коду, и мы довольно быстро goalma.org нового я мог бы раскопать после таких парней? К тому же об Аркадии Северном написаны две потрясающие книги: первая — Михаила Шелега «Две грани жизни» (выдержала аж три переиздания!) и вторая — уникальный и подробный труд Дмитрия Петрова и недавно ушедшего из жизни Игоря Ефимова «Аркадий Северный, Советский Союз» (пока опубликованная лишь в самиздате и в Интернете), на которую я, с любезного позволения авторов, активно ссылаюсь^[5].Но и обойти этот жанровый Эльбрус молчанием невозможно. Поэтому давайте договоримся так: если у вас в личной фонотеке более 20 дисков Северного и вы прочитали как минимум одну из вышеупомянутых книг — пролистывайте данную главу смело. Я лишь повторю известные факты о жизни маэстро с незначительными личными комментариями. Но что в этом плохого? Просто еще один «рублик» в копилку популяризации творчества гениального исполнителя. Так мне кажется.В 60–е годы имена «подпольных» артистов окружал невероятный рой слухов, мифов и легенд. Аркадия Северного, вероятно, можно назвать рекордсменом в этой области. Куда только не отправляла его народная молва, и каких подвигов не приписывала: он был «уголовник, отбывающий срок на Колыме» и «эмигрант из Парижа», «старый одессит, личный друг Бени Крика и адъютант батьки Махно», «член ЦК КПСС, скрывающийся за псевдонимом» и «моряк загранплаванья»…Коллекционер из Украины Сергей Лахно в эссе о жизни и творчестве Аркадия Северного вспоминал такой иллюстративный эпизод:«Где-то уже в конце “эпохи застоя”, когда только-только улетел олимпийский Мишка, мой одноклассник после летних каникул привез откуда-то кассету с записью “запрещенного ансамбля, руководитель которого недавно расстрелян, в “Известиях” даже статья была про него”Я тогда перелопатил подшивку “Известий” за целый год, но никакого упоминания о таком ансамбле, понятно, не обнаружил».Теперь, конечно, основные факты биографии исполнителя установлены доподлинно, правда, не все. Аркаша Северный был тот еще сказочник и сам любил подпустить «туману». Но все же…Северный — псевдоним Аркадия Дмитриевича Звездина. Он родился 12 марта года в городе Иваново. Его отец был номенклатурным работником средней руки, а мать — домохозяйкой. По воспоминаниям родных, к музыке маленького Аркашу пристрастил именно отец, сам любивший сыграть что-нибудь на гитаре. Семья Звездиных была большой — у нашего героя было три брата и старшая сестра Людмила. Как пишут Д. Петров и И. Ефимов, в е годы она пять лет провела в заключении по бытовой статье, откуда якобы привезла лагерную тетрадку со стихами, которую подарила Аркаше.О школьных годах будущей знаменитости ничего примечательного не известно — всё как у всех. Получив аттестат, выпускник Звездин отправился в Ленинград поступать в Лесотехническую академию, в чем благополучно преуспел. Однако овладевать науками новоявленный студент не спешил, его гораздо больше привлекали гулянки с новыми друзьями. В конце х вся молодежь повально увлекалась джазом и набирающим обороты рок-н-роллом. Не остался в стороне и Аркадий. Молодой человек завел полезные знакомства в кругах фарцовщиков, и теперь с музыкальными новинками проблем не возникало. Даже на скудный студенческий бюджет он мог позволить себе приобретать пусть не дорогие фирменные диски, но «песни на ребрах» точно.«И вот однажды, в русле всех этих дел, один из новых друзей рассказывает Аркадию о своем знакомом, непосредственно связанным с “Золотой собакой”, — подпольной фирмой Руслана Богословского, главного производителя питерского рентгениздата. Причем, кроме большой коллекции музыкальных записей, у этого знакомого есть и еще нечто, также весьма интересующее Аркадия Звездина, — запрещенная литература, правда, не политического, а эротического содержания. В частности, книга нашего великого классика скабрезного жанра И. С. Баркова… Получив заветный адрес, в один из летних дней года Аркадий приезжает в квартиру, где и живет музыкальный коллекционер и “спекулянт”, уже не раз пропечатанный в советских фельетонах, стиляга и рок-н-ролльщик, студент Кораблестроительного института Рудольф Фукс».Через двадцать лет Фукс в аннотации к единственной легальной пластинке Северного, изданной на закате СССР, в году, аж самой «Мелодией», напишет:«Вспоминается мне моя коммунальная квартира на Петроградской стороне, лето года, компания друзей-коллекционеров вокруг стола в одной из двух смежно-проходных комнат. Неспешный разговор… Звонок в передней. Насмешливо-любопытные взгляды соседей по квартире: “Еще один? Да и незнакомый совсем!”Их перешептывания в глубине: “Не слишком ли много собралось? Не позвонить ли в милицию? Пусть придут, проверят документы!”А может, мне это только казалось, когда я шел отворять дверь. За дверью стоял худощавый человек лет двадцати пяти с лицом, слегка напоминавшим одну из масок кинокомика Юрия Никулина. Спросив меня, он представился:— Аркадий. Я от Коли. Он дал мне ваш адрес и обещал предупредить вас.Действительно, один мой приятель говорил о каком-то Аркадии, который интересовался творчеством И. С. Баркова — русского поэта еще допушкинской поры. У меня была одна из его книг, и я не прочь был уступить ее любителю. Вот как раз по этому поводу и явился ко мне в первый раз Аркадий. Вручив ему книгу для ознакомления и усадив за письменный стол в соседней комнате, я вернулся к друзьям, и мы продолжали прерванный разговор.

_{Рудольф Фукс}

Мы вдруг услышали великолепный баритональный тенор серебристого оттенка, который под гитарный аккомпанемент прозвучал из смежной комнаты. Голос пел совершенно незнакомую мне тогда песню:Сначала мне показалось, что кто-то включил магнитофон с незнакомыми мне записями, и только когда я подошел к двери второй комнаты, я увидел своего нового знакомого Аркадия, который, аккомпанируя на моей гитаре, продолжал петь…Это было похоже на чудо. Только что в квартиру зашел самый обыкновенный человек, но стоило ему взять в руки гитару и запеть, как волшебная сила искусства как бы приподняла его над нами, столпившимися вокруг него и просившими все новых и новых песен. И он щедро пел нам и “Любил я очи голубые”, и “Я один возле моря брожу”, и “Глухари” Есенина, и “Звезды зажигаются хрустальные”…С этого дня началась наша с ним дружба…»Потрясенный исполнением, Фукс загорается идеей записать Аркадия «под оркестр» и на хорошую аппаратуру. Связавшись с Борисом Тайгиным, одним из «пайщиков-концессионеров» студии «Золотая собака», и группой его приятелей, Рудольф успешно реализует замысел. Видимо, в тот же день, во время первого «концерта», кто-то из организаторов и придумал для Аркадия звучный псевдоним — Северный!Тайгин утверждает, что авторство принадлежит звукорежиссеру Виктору goalma.org превзошел все ожидания — пленка (а также изготовленная «на ребрах» пластинка) моментально ушла в народ. Но вскоре в творческой жизни молодого исполнителя наступил вынужденный перерыв, связанный с отъездом его продюсера Рудика Фукса в «края далекие, с его красотами» — по статье «подделка документов» (а на самом деле за спекуляцию и тиражирование западных музыкальных дисков) он несколько лет провел в лагере.

Тем временем Аркадий получает диплом вуза и попадает по распределению в контору под названием «Экспортлес», где с переменным успехом отдает «трудовой долг» Родине вплоть до года, пока его не призывают в армию в звании лейтенанта, полученном на военной кафедре академии. Служил А. Д. Звездин в вертолетном полку неподалеку от Питера, что впоследствии давало ему повод на «голубом глазу» утверждать, что он принимал участие в боевых действиях во Вьетнаме в качестве… «стрелка-радиста»!В году Аркадий женился, а через два года у него родилась дочь. Хлопот прибавилось, денег не хватало, и надо было срочно искать источники дополнительных доходов. Такую причину указывают Д. Петров и И. Ефимов в качестве аргумента, подтолкнувшего Аркадия Звездина вновь встретиться с Фуксом.И понеслось… Рудольфу приходит в голову идея: сделать программу из старых одесских песен, попытаться воспроизвести на пленке колорит «Одессы-мамы».«Я позвонил Аркадию на работу, и мы условились о встрече. С волнением следил я за тем, как Аркадий читает протянутые ему листки бумаги с текстом сценария и песен. Ни он, ни я, конечно, не знали, что в этот момент решается его судьба: или оставаться начальником экономического отдела в “Экспорт-лесе”, а в этом случае он, возможно, был бы жив и сейчас, или возвращаться в магнитиздат, чтобы стать тем, кем он и стал впоследствии, — королем подпольной песни, но, увы, мертвым королем…»Запись прошла «на ура»: Северный так вошел в образ, что многие просто не верили, что подобное мог исполнить какой-то питерский парень. Байки, песни, анекдоты подавались с непередаваемым шармом, юмором, а главное вкусом. Проект, получивший название «Программа для Госконцерта», попал прямо в goalma.orgально растиражированная кассета произвела настоящую сенсацию. Сам Рудольф Фукс утверждал, что «ленты с “Программами” были вывезены в Финляндию и переданы в эфир по финскому радио, а передачу об Аркадии Северном вел живший там знаменитый певец русского происхождения Виктор Клименко! Честно говоря, эта история кажется нам довольно-таки фантастической, не говоря уже о ее продолжении — как Клименко позже приезжал в Ленинград, имея на руках контракт от финского радио для Аркадия…»В Финляндии живет один из героев моей первой книги «Русская песня в изгнании» автор-исполнитель Евгений Гузеев, чей первый альбом, по иронии судьбы, также выпускал Фукс, правда, уже находясь в США.«Страна тысячи озер» по сравнению с Россией деревня, поэтому все русскоязычные граждане, там проживающие (тем более представители культуры), так или иначе знакомы друг с другом. По моей просьбе Евгений связался с Клименко и задал вопрос, говорит ли ему что-нибудь фамилия Северный или Звездин.С ходу Виктор Клименко не смог вспомнить, но сказал, что в е на финском радио тема советской подпольной песни была очень популярна и его неоднократно приглашали на подобные goalma.org, как минимум одна часть байки похожа на правду. Что касается контракта — это, конечно, лажа. В те годы Виктор Клименко был звездой мирового шоу-бизнеса с гастрольным планом, расписанным на пять лет вперед! Представить сегодня, что, например, Хворостовский едет в Северную Корею на розыски местного опального барда, goalma.org рядом с именем Северного до сих пор реют какие-то странные мифы: о его якобы состоявшемся (или задуманном) концерте с Алешей Димитриевичем, о сотрудничестве с братьями Ивановичами и немецкой группой «Чайка»…Без сомнений, все это чистой воды вымысел, инспирированный прежде всего окружением Аркадия — коллекционерами и распространителями его пленок. Эти парни, сами выросшие на музыке Петра Лещенко и Александра Вертинского (первых запрещенных певцов), прекрасно знали, как легенды подогревают интерес публики к артисту. Доживи Северный до «девятого вала» третьей волны эмиграции, ходили бы слухи о его поездках к Вилли Токареву… Придумать интригующую историю — закон шоу-бизнеса, даже подпольного! Кстати, Алеша Димитриевич действительно очень хотел побывать в России и даже несколько раз в – годах обращался в советское посольство, как вспоминала его вдова Тереза, но ему отказали.

_{Работа над текстом}

«Театр у микрофона», созданный Рудольфом и воплощенный Аркадием, набирал обороты: были написаны и сыграны десятки сценариев: «О московском дне», «О стилягах», «Посвящение Косте-капитану» и т. д. Слава Северного распространялась среди меломанов и подпольных «писарей» со скоростью лесного пожара. Северного стали разыскивать «конкурирующие фирмы» и коллекционеры из других городов. До поры Фукс оберегал своего подопечного, единолично владея правами на эксклюзив, но в году, вняв уговорам, все же представил Аркадия своему товарищу и сопернику на ниве подпольной деятельности Сергею Ивановичу Маклакову.«Ну, а жизнь человеческая — это отнюдь не только концерты и гораздо сложнее и драматичнее театра. В ней иногда случаются события и действия, которые откладывают отпечаток на всю дальнейшую жизнь человека. Конкретного, живого человека, а не героя популярной пьесы. Так произошло и у Аркадия. В году Звездины официально оформляют развод, хотя это уже чистая формальность. Но мы не будем вдаваться в подробности случившейся семейной драмы — кто прав, кто виноват… Аркадий уходит из дома — навсегда и в никуда. Оставляя где-то в прошлом семью, квартиру и даже фамилию — всю свою прежнюю жизнь. А кроме того, примерно в это же время он лишается и работы. Ну, какая может быть “трудовая деятельность” в таких вот обстоятельствах?»Долгие месяцы Аркадий Дмитриевич скитается по чужим квартирам, порой ночует в парадных и на вокзалах.В году Северный благодаря энтузиазму Сергея Маклакова записывает первый концерт с сыгранным коллективом профессиональных музыкантов из ресторана «Парус» — «Братьями Жемчужными». Подробно о легендарном ансамбле речь будет goalma.org стоит отметить, что сотрудничество их оказалось долгим и плодотворным — они осуществили совместно без малого два десятка goalma.orgюсь, что альянс с Жемчужными — исключительная заслуга Сергея Ивановича Маклакова. Сегодня в кругах увлеченных жанром людей его называют «дедушкой русского шансона». Действительно, кроме вышеупомянутых артистов, он записал первые концерты Александра Дольского, Евгения Клячкина и, наконец, легендарный проект Александра Розенбаума «памяти Аркадия Северного-Звездина».Сергей Иванович родился в Ленинграде в году, в молодости по нелепой случайности три года провел в лагере, где и сошелся с деятелями музыкального подполья. В советское время он не раз становился героем газетных фельетонов из серии «Они позорят наш город», а сегодня, выходит, наоборот, Сергей Иванович — одна из живых легенд города на goalma.org второй половины х записи Северного организовывают самые разные люди (не только Фукс и Маклаков). Некоторые из них, пользуясь слабостью артиста — пристрастием к вину, — откровенно спаивают его, используя талант в шкурных goalma.orgлизм занимал в жизни исполнителя все большее пространство, погружая его во многих смыслах «на дно». Из-за пагубной привычки в году Фукс окончательно отказывается от продолжения сотрудничества с Северным и начинает готовиться к эмиграции в США. Отъезд Рудольфа Израилевича состоится в году. Оказавшись в Нью-Йорке, он сумел найти возможность продолжить занятие любимым делом — устроился работать в американскую звукозаписывающую компанию «Кисмет», специализировавшуюся на издании русскоязычных групп и певцов. В дальнейшем Фукс возглавил легендарную фирму и издал на Западе множество проектов на виниле: Северного, Жемчужных, Высоцкого, «Машину времени» и т. д. В середине х продюсировал Виктора Чинова, которому в пику находившемуся на вершине успеха Вилли Токареву придумал псевдоним — «Слесарев». В е выпустил диск эмигранта Аркадия Вьюжного «Салют, Аркаша!», посвященный Северному. Сегодня Рудольф Израилевич Фукс по-прежнему в строю. Живет на два дома, разрываясь между Питером и Нью-Йорком, полон новых замыслов и goalma.org вернемся к персоналии «короля блатной песни». Популярность «самородка» к году достигла на просторах Союза своего апогея — коллекционеры Киева, Одессы и многих других городов буквально стояли в очередь и умоляли его приехать к ним и записать хотя бы один-единственный концерт, суля немалые деньги и шикарный прием. Первая гастроль состоялась в столице Украины. Местные «писари» привлекли лучшие силы: вместе с приезжей знаменитостью в записи приняли участие местная звезда киевских ресторанов — Григорий Бальбер (в х он уехал США, работал в русском ресторане в Филадельфии; скончался в году) и блестящие музыканты (один из которых, Саша Фельдман, также эмигрировавший вскоре после «киевского концерта», впоследствии прославился как сольными инструментальными проектами, так и совместной работой в составе оркестра Михаила Шуфутинского «Атаман»).Следующим пунктом в поездке Северного стояла Одесса, куда его пригласил известный в кругах деятелей подпольной звукозаписи того времени Вадим Кацышевский.«Он решает собрать воедино самых на тот момент известных авторов и исполнителей, работавших в “блатном жанре”, и записать их чуть ли не под симфонический оркестр! Планировались Высоцкий, Северный и Шандриков…Визит Высоцкого не состоялся… А жаль! Дело, конечно, не в записи под ансамбль — это было по тем временам уже не бог весть какое открытие. А вот встреча Северного и Высоцкого в рамках одного мероприятия могла бы быть очень интересна! Встреча артистов, творчество которых — два совершенно разных мира в нашей песенной культуре. Они не были лично знакомы, что подтверждается теми же исследователями жизни Высоцкого почти абсолютно. “Почти” — потому что сохранилось одно свидетельство об их возможной встрече через год после описываемых событий. А сам Аркадий тоже был большой любитель мистификаций. Рассказывают, что на одной вечеринке он на спор набрал телефон Владимира Высоцкого, и тот пел (!) гостям по телефону… Северный, как известно, очень уважал творчество Высоцкого и исполнял некоторые его песни. Высоцкий же был в достаточной степени безразличен к творчествуподавляющего большинства наших авторов-исполнителей. А многих “блатных” менестрелей просто не уважал за подражательство. Такие претензии он в свое время предъявлял и Северному…Известные нам реплики Высоцкого о Северном крайне немногочисленны, а воспоминания различных людей об отношении Владимира Семеновича к творчеству Аркадия не всегда достоверны. Но по крайней мере можно сделать вывод, что Высоцкий считал его очередным подражателем и оценивал соответственно. Ведь Высоцкий практически не был знаком с творчеством Аркадия и для него все эти “блатные барды” были просто “всякими северными”».Кстати, по поводу исполнения Высоцким по телефону. Зять Аркадия Северного, известный сегодня коллекционер и популяризатор жанровой музыки, глава студии «Ночное такси» Александр Фрумин в интервью комментирует этот случай так:«Я не могу утверждать наверняка, просто потому, что меня там не было, но бывшая жена Северного Валентина Сергеевна рассказывала мне, что однажды, когда они еще жили вместе, у них собралась большая компания. Аркадий Дмитриевич, конечно, пел для гостей. В том числе и песни Высоцкого. Вдруг кто-то спросил его: “А сам Высоцкий знает, что ты поешь его вещи?” — “Знает, — ответил Северный, — и не возражает”. Присутствующие, конечно, усомнились. Тогда Аркадий подошел к телефону, набрал какой-то номер, дозвонился и начал разговор. Называл он собеседника просто по имени — Владимиром, но на “вы”, уважительно. Объяснил ситуацию и попросил помочь разрешить спор. Дальше было следующее: каждый из гостей подходил к телефону и, взяв трубку, мог услышать, как Высоцкий исполняет под гитару “Кони привередливые”. А уж идентифицировать голос Владимира Семеновича, хоть по телефону, труда, по-моему, не составляет…»Тема «Высоцкий и Северный» давно тревожит умы любителей и собирателей жанровой песни. Один из них, нижегородец Олег Лемяскин, однажды поделился такой информацией:«Лет пятнадцать назад, когда еще не было практически никакой информации об А. Северном, один коллекционер-любитель из Иркутской области прислал мне письмо, где сообщил следующее: “В конце семидесятых у меня была фонограмма В. Высоцкого, концерт во МХАТе (она не сохранилась). На вопрос одного из слушателей, знаком ли В. Высоцкий с А. Северным, Владимир ответил: “Да, я знаком с Аркадием, но не близко. Было время, когда мы даже учились друг у друга, в частности, я взял у Аркадия мелодику некоторых песен, принципы построения музыкальных фраз, тематику некоторых песен, но, к сожалению, у Аркадия я научился не только хорошему, но и… Аркадий исполняет некоторые мои песни с моего разрешения, некоторые без…”Вот и все, что мне написал этот приятель. От себя добавлю, что он не был особенным поклонником Аркадия Северного, записями “блатняка” особо не занимался. Хорошо было бы найти эту фонограмму В. Высоцкого, если она, конечно, существует. С другой стороны, этому парню из Иркутска вроде бы ни к чему было это все придумывать…»Темы возможного знакомства двух «гигантов из параллельных миров» мы еще коснемся, а пока продолжим.О первых записях Северного в Одессе весной года подробно рассказывает от первого лица второй участник проекта — Владимир Шандриков в главе «Легенда жанра», поэтому дублировать информацию здесь я не буду. В общем, худо-бедно, но три ленты были записаны. Шандриков укатил на родину, в Омск, а Аркадий несколько месяцев спустя вновь оказался в «жемчужине у моря». С ним давно искал встречи легендарный подвижник городского романса Станислав Ерусланов. О его судьбе стоит сказать несколько слов отдельно. Говорит его друг московский коллекционер Сергей Чигрин:«Стас Ерусланов родился в году в Одессе, на Молдаванке, и прожил там всю жизнь. В период широкого распространения магнитофонов, в начале шестидесятых, он заинтересовался музыкой. Но Стаса не сильно увлекали новые пластинки и вообще коллекционирование, ему больше нравилось самому организовывать записи.Он приглашал музыкантов, подбирал репертуар и где-то подпольно, на квартирах писал такие концерты. Первым записал кого-то из своих коллег по работе в порту, под Высоцкого. И сразу после этого пошло без перерывов, уже под оркестр: Алик Берисон, Константин Беляев, Аркадий Северный, Владимир Сорокин, Александр Шеваловский и т. д. Очень много было нынешних эмигрантов, а тогда одесситов: Ю. Любарский, Гриша Беринсон — оба сегодня в Штатах, Торжевский, братья Арбуз (писали их под псевдонимом “братья Вознесенские”) — эти уехали в Австралию, больше никто из них не поет.Когда фонотека подобралась приличная, Стас стал торговать записями на толкучке.Летом года по просьбе своего давнего знакомого Н. из Куйбышева Ерусланов выслал ему посылку с записями песен Александра Галича. Н. утверждал, что хочет их иметь исключительно для собственных нужд, но слова не сдержал — стал тиражировать пленки и продавать. Вскоре Н. был задержан местными оперативниками КГБ. Начались допросы, где он не стал разыгрывать из себя партизана. Не прошло и недели, как “двое в сером, двое в штатском” пришли за Стасом Еруслановым.По статье “антисоветская деятельность” он получил четыре года колонии общего режима. Срок отбывал в Вологодской области, на Белом озере, где Шукшин тогда снимал “Калину красную”. Потом опять вернулся в Одессу. Увлечения своего не забросил, наоборот, продолжал его до последних дней жизни.Станислав Ерусланов скоропостижно умер летом года в Одессе в результате перенесенного инсульта».Однако в тот приезд записать Северного, как полагается, Станиславу Яковлевичу не удалось, потому как маэстро практически постоянно «был не в форме».Начиная с года, Аркадий стал появляться в городе у Черного моря регулярно, и вот однажды…«Художник Михаил Шемякин рассказывал, что во время одного из своих приездов в Париж Высоцкий увидел у него пленки с записями Аркадия Северного, на что поведал такую историю: “А этот тип прорвался ко мне недавно в Одессе, важно говорит: “Привет”. И когда я узнал его имя, то сказал: “Так это ты, гаденыш, воруешь мои песни и плюс ко всему скверно их исполняешь!” — после чего он спешно ретировался”.Такая встреча, конечно же, могла быть. Именно в это время на Одесской киностудии идут съемки фильма “Место встречи изменить нельзя”, и кто-то из одесских знакомых Аркадия вполне мог добыть гостиничный адрес Высоцкого… Ни Высоцкому, ни Шемякину не было никакого смысла сочинять все это… Однако, по сути, полностью достоверным можно считать только разговор Шемякина с Высоцким, а что за случай был в его основе — кто ж теперь разберет!Северный всегда относился к творчеству Высоцкого достаточно уважительно. И все его известные публичные, к сожалению, немногочисленные, высказывания в адрес Владимира Семеновича подтверждают это. Но только до начала этого, года. Следующий раз он “вспомнит” Высоцкого в конце года в Москве. И тон уже будет совершенно другой — резкий и с явной обидой в голосе: “Я преклоняюсь перед твоим талантом!.. Но как перед человеком — никогда в жизни! Ты не прав!”. Причем эта фраза почти дословно будет повторена Аркадием несколько раз на протяжении вечера… Что это? Отголосок все-таки состоявшейся встречи? Или реакция на слова Высоцкого о “всяких северных”, которую тот произнес на одном из своих выступлений? Наверное, мы никогда уже не узнаем об этом…»Период – годов отмечен в жизни Аркадия Дмитриевича частыми переездами, метаниями по стране. Конкретные места пребывания точно установить не удалось, но известно, что он подолгу жил в Москве и Одессе, возвращался в Питер, вновь куда-то исчезал… Причем в Москве столичные «деловые» умудрялись организовать концерты музыканта в фешенебельных по тем временам ресторанах. Так, в загородном кабаке под названием «Русь» Северный пел специально для… сборной СССР по хоккею!Бывая наездами в столице, Северный познакомился с Генрихом goalma.org этого человека крайне неординарна, и о нем стоит сказать несколько слов goalma.org родился в х годах в интеллигентной московской семье. В войну остался сиротой, голодал, начал воровать, связался с блатными и еще мальчишкой впервые оказался в лагерях. В году, неполных двадцати пяти лет, освободившись после третьего срока, решил окончательно «завязать». Устроился рабочим на завод и увлекся шестиструнной гитарой. Начал упорно заниматься, осваивать инструмент. Уже через несколько месяцев его заметили и пригласили работать в один из московских театров. Вскоре Сечкину выдали аттестат артиста первой категории, началась бурная концертная и преподавательская деятельность (среди учеников Г. С. — известный музыкант, создатель группы «Воскресенье» Константин Никольский. — Авт.).

_{Генрих Сечкин (слева) с известным цыганским гитаристом Сергеем Ореховым}

Для частых разъездов Генрих приобрел себе старенький «Москвич». Однажды к его машине подошли двое парней. С сочувствием взглянув на «лысые» колеса, они предложили приобрести у них комплект новых покрышек. Генрих goalma.org полгода он был арестован, оказалось, что злополучная резина была похищена с завода. Парни, продавшие ее, были задержаны на очередной краже и назвали многих своих покупателей. Все они присутствовали на суде. Девять — в качестве свидетелей, а один, — Генрих, — как обвиняемый. Его разыскали по описанию автомобиля. «Сечкин был ранее неоднократно судим, и поэтому не мог не догадываться о том, что покрышки краденые», — констатировала судья. Ему дали два goalma.orgдившись, он вернулся к музыке. Творческое объединение московских гитаристов избрало его своим председателем. Из разных стран ему постоянно поступали приглашения на гастроли, но Министерство культуры не решалось отпустить четырежды судимого артиста. Но он не унывал, много и с успехом выступал на разных площадках страны. После концерта в Кремле, посвященного XVI съезду ВЛКСМ, с творческими успехами его поздравил лично goalma.orgсь, все наладилось: семья, работа, достаток в доме… Сечкин был одним из немногих в СССР обладателем видеомагнитофона. На этом заморском чуде техники он и погорел, попав под молох кампании по борьбе с буржуазной goalma.org пятидесятилетие Генрих справил в Лефортовской тюрьме КГБ. Отсидел пять лет и вновь начал с нуля. Правда, на гитаре играть уже не мог — в зоне конвой поломал ему пальцы. Сегодня Генрих Сечкин — известный журналист, автор автобиографической книги «На грани отчаяния», живет в Москве, растит маленького сына.С Аркадием Северным этот прекрасный музыкант пытался сделать совместный концерт «под две гитары», но из-за технических проблем запись получилась некачественной и невыразительной по содержанию, хотя сохранилась в архивах собирателей под названием «У Генриха Сечкина».Но вернемся к рассказу о судьбе «короля».Аркадию по-прежнему всегда рады в компаниях и застольях, но стоит празднику кончиться, и интерес к нему улетучивается. Он все так же скитается, не имея своего угла и постоянного заработка, остро переживает свою неприкаянность, неустроенность и одиночество.Немногочисленные верные друзья периодически пытаются помочь артисту: подыскивают ему жилье и работу, но идиллия длится, как правило, недолго — Северный все чаще уходит «в штопор».Самый длительный «трезвый период» случился на стыке – годов, когда благодаря участию одного из московских поклонников Северный прошел курс реабилитации в хорошей клинике и не пил потом целый год, даже собирался жениться. Но…В сентябре го Аркадий Дмитриевич вновь прибывает в столицу.«Известно, что этой осенью, точно так же как и год назад, было организовано несколько подпольных концертов Аркадия в различных московских ресторанах.К сожалению, достоверных подробностей о тех концертах почти не сохранилось.А молва уже с давних пор приписывала им характер самой “крутой мафиозности”. Ясно, что туда приглашались не совсем “простые советские люди”, но вот что конкретно лежало в основе тех слухов, трудно сказать… Может, все те же байки о “знакомстве с большими людьми”, дошедшие в итоге и до совсем фантастических мифов, например, о “высочайшем” интересе и приглашении в “придворные шансонье” для партийной или криминальной верхушки?Вот что писал об этом всего через полтора года Рудольф Фукс: “Удрал он от этой мафии назад в Питер, но у мафии, как и положено, руки длинные — разыскали, стали на самолетах в Москву возить на ночники и назад — полумертвого, но с деньгами. Очевидно, не было у мафии без него веселья. Неделю воруют у народа, у государства, сами у себя, а к выходному — подавай им Аркашу с блатными песнями, очень уж охочи до них были милицейские и гэбэшные чины, охранявшие мафию. Да и “партейцы”, в мафии состоявшие, обожали Аркашин талант”».Правдива эта информация или нет, наверняка сказать трудно, к тому же известно, что и сам маэстро любил «травить байки» о своих похождениях. Однажды в беседе он сообщил, что давал в Москве концерт для дипломатов, на котором присутствовал сын министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, и вручили ему якобы после концерта благодарные мидовцы полный дипломат денег…В Советском Союзе, впрочем, «и невозможное было возможным».Почему Аркадий Дмитриевич не мог выступать перед партийными бонзами и их окружением? Мог, конечно. Почитайте главу «“Ночники” для советской элиты».Что, Северный пел хуже Звездинского или некоего Кипы (Анатолия Бальчева)?А может, популярность его была меньше, чем у московских коллег?В году я зашел в гости к своему другу Володе А. Его отец, генерал-майор милиции, служил тогда в Главном следственном управлении МВД СССР. Со слов сурового папы, он со своей супругой зимой года дважды присутствовал на концертах Северного, проходивших в ресторанах «Арагви» и «Пекин». Никаких деталей он не сообщил и вообще вспомнил об этом случайно, углядев у меня в руке кассету «Аркадий Северный. Тихорецкий концерт».В каком звании «генерал» пребывал за девять лет до этого и можно ли отнести батю моего школьного товарища к «мафии», я не знаю. Но доверяю его словам безоговорочно — есть причины. Интересен и тот факт, что «Пекин» еще с х годов считается в народе «кагэбэшным местом»…А вот воспоминания шансонье Константина Беляева о выступлении его коллеги в кафе «Печора» на Калининском проспекте, состоявшемся также в январе года:«Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, всё. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две“Волги” с товарищами из органов. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдергивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: “Я слепой, инвалид первой группы, все равно ничего не вижу — не нужно мне с собой документ таскать…”Записали с его слов данные о нем. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что “меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою “Стоял я раз на стреме…”. Естественно, что он начал петь то, что всегда пел, — блатняк и все такое. Все, что он пел, записывалось на Grundig через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй — перед Аркашей. И он пел чистого времени примерно полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из “Известий”. В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришел мент, который стал всех вытуривать из кафе».Почему в «олимпийский» год «запрещенному», в общем, певцу позволялось выступать хотя бы в столичных ресторанах? Были ли у Аркадия Северного действительно высокие покровители, патронировавшие (пусть негласно) своего любимца?Александр Фрумин, например, категорически отметает подобные предположения. Действительно, приведенные выше контраргументы могут оспорить его мнение лишь в качестве косвенных фактов. Скорее всего, правы Д. Петров и И. Ефимов, если я правильно толкую их мысль Северного прикрывали (или просто не мешали ему) некоторые чины и сотрудники органов, руководствуясь исключительно личными симпатиями к творчеству артиста. Не более goalma.org на сайте goalma.org недавно была выложена статья «Встреча бровеносца и короля русского блата» из красноярской газеты «Комок» (№ 12 от ) за авторством С. Минского. Там со ссылкой на воспоминания Марка Остаповича Лиенгольда, музыканта ансамбля «Черноморская чайка», с которым не раз записывался Аркадий, приводится следующая история:Летом года в окрестностях Сочи в пригородном ресторане под названием «Кавказский аул» Северный совместно с вышеупомянутым коллективом обеспечивал, так сказать, культурную программу для многочисленных в курортный сезон посетителей. И случилось так, что в то же время в своей резиденции «Зеленая роща» отдыхал от государственных трудов сам «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев». Из перестроечной прессы известно, каким своенравным бывал «вождь» — любил, говорят, оторвавшись от личной охраны, выйти в народ или лично промчаться с ветерком за рулем заграничного автомобиля из своей немаленькой коллекции. В тот день Леонид Ильич решил прокатиться в новеньком серебристом «Линкольне». От души поколесив по окрестностям, он решил сделать привал и отобедать в ближайшем кабачке. Им оказался тот самый «Кавказский аул», где в пустом, по причине раннего утра, зале музыканты «Черноморской чайки» вместе с Аркадием репетировали новую программу. Приняв из рук потерявшей дар речи официантки стакан ледяной минералки и графинчик коньяка, Брежнев принялся дегустировать напитки и прислушиваться к игре ресторанного оркестра. Ничего не подозревавший Северный с чувством исполнял новые и старые хиты из своего обширного репертуара: «Налей-ка рюмку, Роза», «Мама, я летчика люблю», «Сделана отметка на стакане» и т. д. Когда же прозвучала «Я сын рабочего подпольного партийца», расчувствовавшийся генсек пошел знакомиться с артистами. Аркадий ему понравился — остроумный, веселый, знавший множество анекдотов, он мог очаровать любого, и Брежнев не стал исключением. Он пригласил певца к себе за столик, где знакомство продолжилось сначала за рюмкой коньяка, потом за бокалом «Абрау Дюрсо», а следом и за чаркой грузинского вина… Аркадий был в ударе: сыпал шутками, хохмил, неподражаемо рассказывал байки с одесским колоритом и, конечно, пел. Через несколько часов застолья Брежнев пожелал исполнить что-нибудь дуэтом. Взобравшись на сцену, он вместе с Северным долго пел про «Мурку», «Таганку» и «Ночные фонарики». Лишь под утро «дорого Леонида Ильича» отыскала охрана и, заботливо усадив на заднее сиденье «Линкольна», доставила обратно в резиденцию, предварительно строго-настрого приказав всем очевидцам гулянки держать язык за зубами.Конечно, больше это похоже на сказку, но, черт возьми, звучит занятно и интригующе. Жаль только, что в судьбе «короля блата» эта встреча если и была, то ничего не изменила.В феврале года Аркадий ненадолго вернулся в goalma.org квартире Владимира Раменского, друга и автора многих песен в репертуаре маэстро, при участии «Братьев Жемчужных» состоялась запись последнего оркестрового концерта. Проведя в городе на Неве месяц, Северный вернулся в Москву.«Третье апреля года. Он вновь собирается ехать в Ленинград, — 4-го числа день памяти отца, и должны, по традиции, собраться все четыре брата Звездиных: подполковник Советской армии Лев, работник исполкома Валентин, рецидивист Михаил и… Аркадий».Последний год, бывая в Ленинграде, Аркадий Дмитриевич останавливался у своего знакомого Валерия Шорина, внука изобретателя звукового кино Александра Шорина. Впоследствии Валерий вспоминал:«Весной года Аркадий стал жить у меня, на Анниковом проспекте (ныне Блюхера). Пригласил я его сам, говорю: “Поехали, Аркадий, поживешь, хоть гардеробчик обновишь”. Я тогда заколачивал по паре сотен в день. Правда, Аркаше я денег не давал. Он сразу с деньгами исчезал, и мог попасть во всякие истории. Я ему так и сказал: “Зачем тебе бабки? Ты прекрасно знаешь, что на кухне два холодильника постоянно забиты под завязку — один бухаловом, другой дефицитнейшей жратвой. Оба всегда в твоем распоряжении”. Правда, второй холодильник ему не шибко-то и нужен был. Кормили мы его чуть ли не силком».В последний свой визит Аркадий также не изменил своим привычкам — остановился по старому адресу. Вновь слово В. Шорину: «Вечером 10 апреля мы сидели, как обычно… Аркадий стал петь песню “Пара гнедых”. И вдруг неожиданно остановился и говорит: “Гроб стоит”. Мы ему: “Да ну, Аркаша, кончай”. Он замолчал и больше уже не пел…А наутро мы встали рано, мне надо было на точку к девяти часам. Аркаша пошел в ванную бриться, потом вышел и говорит: “Не могу, Кривой(кличка Шорина. — Авт.) что-то хреново мне”. Я ему: “Так, может, вмазать?” Налил я ему рюмку, он выпил. Вроде ему полегчало, пошел, побрился, выходит, сел за стол, налили мы еще по рюмке, закурил он… И вдруг вижу: глаз у него куда-то в сторону поплыл, рот перекосило, сигарета выпала и слюна потекла. Рука затряслась и повисла. Я: “Аркаша, что?” — а он и ответить не может. Я отнес его на диван — они весил-то 30 кг с ботинками…»Аркадия Звездина доставили в городскую больницу, где 12 апреля года он скончался, не приходя в сознание. В официальном свидетельстве о смерти говорится: «Инсульт, гипертоническая болезнь с атеросклерозом и тяжелая форма дистрофии».«Прощание… Сначала — морг больницы им. Мечникова, куда пришли самые близкие родственники и друзья Аркадия. А затем — крематорий. Здесь народу было уже гораздо больше. По воспоминаниям очевидцев, от нескольких сотен до нескольких тысяч пришло. Только на фотографиях запечатлено никак не меньше ста человек, а ведь не все попали в кадр. Кто-то пока еще ожидал в вестибюле, кто-то просто стоял на улице… Весть о смерти Аркадия в мгновение ока разнеслась по просторам Союза и собрала вместе людей из многих городов необъятной страны. Большинство даже и не знали друг друга. И, может быть, потому впоследствии появились рассказы о присутствии на похоронах разных “значительных лиц”, провожавших Аркадия в последний путь. Например, первого секретаря Ленинградского обкома партии товарища Романова и чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Думается, что если бы и было такое, то, наверное, всем бы запомнилось… А если по правде — добавился просто последний штрих к легенде из все той же серии интереса влиятельных персон к личности Северного…

_{Аркадий Северный с полковником милиции в отставке С. П. Соколовым, которому принадлежит авторство большинства снимков певца в книге}

Когда его положили в гроб, кто-то договорился, чтобы поставили вместо прощальной музыки “Сладку ягоду”. Один из присутствующих принес на похороны магнитофон с записью голоса Аркадия. И в тот момент, когда были уже произнесены все слова и закончились все прощания, вдруг откуда-то сверху раздалось:Цитатой Александра Розенбаума о масштабе творческой личности Аркадия Северного я завершаю главу о «короле блатной песни»:«Он был самородок, он был единственный и неповторимый. В “дворовой песне”, “блатной”, как хотите, кому как больше нравится, вот в этом жанре выдающееся явление, саморождённое — это Аркадий Дмитриевич Звездин-Северный. Не было ничего лучше в этом жанре и в ближайшее время, обозримое, я думаю, не предвидится…»
P. S. «Мне не дадут Звезду Героя…»

В году московский режиссер Дмитрий Завильгельский снял документальный фильм «Он был почти что знаменит…» о судьбе Аркадия Северного. После демонстрации картины по телевидению с Завильгельским связался вице-президент «Альфа-банка» Александр Гафин и предложил принять участие в воплощении проекта по установке памятника «королю блатной песни» в Санкт-Петербурге. Дмитрий согласился и вскоре нашел молодого талантливого скульптора, ученика знаменитого А. Рукавишникова — Галима Далмагамбетова. Работа закипела. Установку мемориала согласовали с главным художником города и получили одобрение тогдашнего губернатора В. Яковлева. Место для установки памятника выбрали на Петроградской стороне, где Северный часто бывал. Но в силу разных причин, и прежде всего из-за несогласия родственников Аркадия Дмитриевича с концепцией памятника, воплотить начинание в жизнь до сих пор не удалось. А жаль… В Твери, например, установлен прекрасный памятник Михаилу Кругу. Пусть у этих исполнителей не было никаких официальных званий и наград, но они были и остаются подлинно народными артистами.

«Братья Жемчужные»

В небо с криком отчаянным птичья стая ушла,Не хватало печали нам: «Коля, что за дела!?»Плач свечей парафиновых…Загрустил Ленинград:«Николай Серафимович, до свидания, брат».

Александр Розенбаум, «Памяти Коли Резанова»

_{Автограф Николая Резанова на обложке его первой виниловой пластинки, официально изданной в России}

К сожалению, я не могу похвастаться близким знакомством с Николаем Серафимовичем Резановым. Мы встречались лишь однажды: в ноябре года я приехал в ДК одного из подмосковных городов, где выступал Александр Розенбаум со своей верной «старой гвардией» — «Братьями Жемчужными», чтобы взять интервью у отца-основателя группы Николая Резанова. Все общение уместилось в рамки сорока минут, остававшихся до концерта. Но и это мимолетное знакомство дало возможность прикоснуться к легенде, почувствовать, каким светлым человеком был главный «брат Жемчужный» — Николай Серафимович Резанов. Невзирая на прошедшие с того дня годы, я привожу запись нашей беседы без правок, так, мне думается, интереснее.Порой мне кажется, что «Братья Жемчужные» были всегда. Я слушал их песни в пионерском лагере и дома у школьных друзей, в студенческих компаниях и у водителей такси. Часто на пленках это название звучало вместе с именами Аркадия Северного и Александра Розенбаума, порождая домыслы и множество вопросов. В начале девяностых годов их смогла увидеть широкая публика. Увидеть и узнать как высокопрофессиональных музыкантов, чье творчество во многом определило сегодняшнее лицо жанровой песни.

_{Аркадий Северный и Николай Резанов}

Об истории создания группы, совместной работе с известными музыкантами от Северного до Круга, об увлечениях «Братьев» состоялась наша беседа с основателем и руководителем ансамбля Николаем Серафимовичем Резановым, старшим “Жемчужным братом” и одним из первых участников — скрипачом-виртуозом Алексеем Васильевичем Дулькевичем.— Николай Серафимович, расскажите, пожалуйста, как будущий создатель группы «Братья Жемчужные» начал заниматься музыкой и что этому предшествовало.— Я окончил музыкальную школу по классу тромбона. С начала шестидесятых играл в разных джазовых оркестрах, на контрабасе, банджо и гитаре. Позднее сделал рок-н-ролльную группу «Лесные братья», которая была очень популярна в шестидесятые годы в Ленинграде и даже заняла на конкурсе года первое место. В году я ушел в джаз-оркестр, с которым гастролировал по Советскому Союзу. Затем был оркестр Вайнштейна и ансамбль «Добры молодцы», в котором очень короткое время работал с Ю. Антоновым. Он как раз перешел туда из «Поющих гитар». У нас, кстати, был такой номер — «Старый джаз» в программе. Мы выходили в жилетках, канотье, и представляли меня: «Мишель Жемчужный!». Вот отсюда и пошло это — «Братья Жемчужные». Мне это название не нравится до сих пор.В семидесятом меня забрали в армию, там я служил в оркестре, а потом снова работал в ресторанах. В году была сделана запись, которая считается первым альбомом «Братьев Жемчужных».— Получается, что в этом году вы празднуете тридцатилетний юбилей начала творческой деятельности?— Это так, но тогда мы не совсем считали это творчеством. Просто решили записать свои любимые песни. Дворовые всякие, которые не исполнялись, но люди их пели в застольях, на вечеринках. Первый альбом не имеет названия, просто «Братья Жемчужные, декабрь года». В начале семидесятых годов мы, компания джазовых музыкантов, пришли на заработки в ресторан «Парус», что до сих пор стоит на Петроградской стороне. Играли популярные эстрадные шлягеры того времени, но, бывало, для подгулявших посетителей могли спеть и блатные, запрещенные песни. Иногда в ресторан приходил человек, которого звали Сергей Иванович Маклаков — крупный питерский музыкальный коллекционер. Однажды он пригласил нас в гости, в свою коммуналку. В большой комнате на веревке висели два микрофона, а на столе уже стояли коньяк и закуска. Мы взяли гитары и с листа записали на бытовой магнитофон двадцать восемь песен. Пели долго, часа четыре, наверное.Маклаков выдал нам на всех полторы сотни рублей. Водка тогда стоила пресловутые 3,62, коньяк подороже. Нам хватило(смеется). А материал, который мы в тот день записали, был переиздан не так давно в Петербурге на компакт-диске.— Откуда вы брали репертуар? У вас была какая-то своя коллекция записей?— Нет, не было. Репертуар брали с улиц, песни, которые пели во дворах. Каждый нормальный парень знал их немало. А иметь коллекцию тогда было невозможно, ведь и магнитофонов особо не было. У меня, правда, была. «Астра», кажется.— Расскажите о своей работе с Аркадием Северным.— В марте года мы записались с Аркадием Северным первый раз и до его смерти в апреле го совместно сделали шестнадцать концертов. Никаких особенных историй во время совместной работы с Аркадием я не помню, хотя все о них спрашивают. Мы познакомились, когда ему было 36 лет. Это был сильно пьющий человек, привыкший к постоянным компаниям, где он был центром внимания. Пил он, видимо, от неудовлетворенности своей жизнью, судьбой. Я бы не назвал его творческим человеком в прямом смысле этого слова. Он просто жил по принципу «куда кривая вывезет».Помню, мы оказались в пивбаре, посидели, он спел несколько песен. Мы ушли, а он остался и жил там месяц, пил и пел там целый месяц. Ведь жить, по большому счету, ему было негде.Был и еще один интересный человек — поэт Владимир Раменский, ушедший из жизни, к сожалению, вскоре после смерти Аркадия. С Раменским мы написали много песен в тот период, авторских уже, не дворовых. Тот вариант «Поручика Голицына», который пел Северный и впоследствии Гулько, восстановил он. Кто-то знал один куплет, кто-то продолжение, мотив вообще никто не знал.— Помимо работы с Аркадием Северным, Александром Розенбаумом, вы записали немало магнитоальбомов с другими музыкантами. Как рождались подобные проекты в советское время? К примеру, известны совместные работы «Жемчужных» как музыкантов и некоего Евгения Абдрахманова, или Игоря Эренбурга.— Со многими мы не были знакомы и встречались только на записи, их приводили организаторы. Был своеобразный синдикат, который состоял из нескольких человек и современным языком назывался бы сейчас продюсерский центр. Они подбирали таких исполнителей и на базе нашего ансамбля, который уже установился, осуществляли такие записи.— Незадолго до смерти Михаила Круга вы начали делать совместный альбом. Расскажите об этом, пожалуйста.— Мне сейчас вспомнилось, что при нашей первой встрече, на концерте в честь очередной годовщины студии «Ночное такси», Миша рассказывал, что, живя в Твери в советские времена, он был уверен, что «Братья Жемчужные» — это эмигранты с Брайтона, и был немало удивлен, познакомившись с реальными «Братьями», никогда из Питера не уезжавшими(смеется).А вот долгой совместной работы у нас, к несчастью, не было. Мы только начали ее и успели записать две или три песни из репертуара Аркадия Северного, которые подбирали сам Михаил и питерский продюсер Александр Фрумин. Это, кажется, «Девушка в платье из ситца», «Хаим» и еще что-то, не помню сейчас. Работать с Кругом нам нравилось, он был большим профессионалом.— А есть у вас любимый проект, который вы делали с другими музыкантами?— Нам нравится проект с Трофимом, с ним мы писали его альбом из серии «Аристократия помойки», диск Владимира Асмолова «Скажи спасибо!», работа с питерской певицей Кирой Хабаровой. Неоконченная, к сожалению, запись с Михаилом Кругом. Проекты с Александром Розенбаумом, начиная с года. Сейчас, кстати, пишем с ним новый альбом, который пока не имеет названия.— Николай Серафимович, а был ли определенный страх, когда во времена Советского Союза вы, пусть и под псевдонимом, но занимались подпольной звукозаписью? Ведь наверняка в органах был известен реальный состав и имена участников! Были ли какие-либо «наезды» со стороны власти?— Я сейчас встречаю тех людей, кто тогда работал в органах, они говорят, что знали нас, но не трогали. Сами слушали, нравилось.Мы же не пели антисоветских песен, не пели матом, там все было достаточно лояльно. Нет, нас никто не преследовал. А сам я никогда не афишировал, что имею какое-то отношение ко всему этому. Хотя мне Розенбаум как-то рассказывал, как году в м в Киеве его вызвали в КГБ и стали расспрашивать: «Кто такие “Братья Жемчужные”?» На что он отвечал, что, мол, не помнит: «Приехали какие-то цыгане пьяные, сыграли, записали что-то на магнитофон, и поминай как звали!»— Каков был первый состав группы и поддерживаете ли вы отношения с теми, кто уже не работает с вами?— Я играл, на банджо, Алик Кавлелашвили — клавиши, Роберт Сотов — басист, Геннадий Яновский — ударник — вот первый состав. Потом много музыкантов поменялось. Как-то пытались сосчитать, вышло около тридцати человек по сегодняшний день. Дольше всех в составе — Алексей Дулькевич. Он пришел в году, когда мы делали первый концерт с Розенбаумом. Многие в эмиграции: Драпкин — в Америке, Борис Нисенбаум — в Канаде, Батон-ударник — в Германии…— Позвольте мне теперь задать несколько вопросов Алексею Дулькевичу. Алексей Васильевич, вы происходите из знаменитой артистической династии^[6], сами всю жизнь занимаетесь музыкой, виртуозно играете на скрипке, поете. Но за многие годы вы выпустили только два сольных проекта. Альбом «Цыганская душа» вышел для западного слушателя и продается в Германии, а на российском рынке с большим трудом можно купить «Цыганский романс», записанный в году. Почему?— Я очень тщательно отбирал репертуар. Настоящих песен мало. Песен, которые живут и на которые будут ходить всегда. Мне было что сказать, и появился альбом, а делать это ради конъюнктуры, как многие сегодня, не буду никогда.— Вы много работали с Михаилом Кругом и при записи альбома, и на концертах. Расскажите, какой это был человек, какие темы вы затрагивали в беседах?— С Мишей было интересно. Он тяжело сходился с людьми, но если видел человека, то открывался ему. Был вспыльчив, но быстро отходил. Настоящий домостроевец по убеждениям, он увидел во мне родственную душу(смеется).На мой взгляд, Круг уникален, настоящий самородок. Казалось бы, простой парень, без образования специального, а в несколько лет сумел стать «народным» артистом. Миша всегда учился у коллег по цеху и не считал это зазорным. Помню сборный концерт. Миша уже был довольно известен. И вот отпел он, ушел за кулисы, а следом Александр Яковлевич Розенбаум выступал. Круг встал за сценой и смотрит, как тот работает, впитывает. И так было постоянно, а это дорогого стоит.А по поводу тем… Мы постоянно думали с ним, что есть шансон, откуда его истоки и интерес людей к этому жанру. А все просто. Были кандальные песни, дворовые песни, городской романс, жестокий романс с трагическо-любовным сюжетом.Плюс русская, еврейская, цыганская народная песня и обязательно сюжет со смысловой нагрузкой и хорошей поэзией.Сейчас, на мой взгляд, идет спад жанра. Тогда была поэзия, а теперь конъюнктура.

_{Алексей Дулькевич (слева) и автор книги. Санкт-Петербург,}

Вступает Николай Резанов:— Вообще шансон — это живая музыка и с точки зрения текста, и с точки зрения музыкальной подачи. Много теперь звучит попсовых ритмов в шансоне, причем самого низкого пошиба. Это ужасно. Конечно, дорого записать «живой» альбом с музыкантами, все упирается в финансы, но…— Николай Серафимович, как проводят свободное время «Братья Жемчужные»? Куда ездят, какую музыку слушают?— Мы все большие поклонники рыбалки. Выезжаем на Финский залив, в другие места. Ловим рыбу, готовим уху. Шесть последних лет я на питерском радио веду передачу об этом. Музыку мне слушать некогда, ну а если выпадает минута, в машине, скажем, я настраиваюсь на волну с джазом, фьюжном, соулом. Не шансоном(смеется).— Как будет отмечаться юбилей ансамбля «Братья Жемчужные»?— Мы будем отмечать его 29 января года в концертном зале «Октябрьский» в Санкт-Петербурге в рамках празднования десятилетия студии «Ночное такси», где в девяностых годах мы и вернулись к творческой деятельности. Это большой зал на мест, все будет солидно и интересно.— Благодарю вас за содержательную беседу и до встречи на вашем юбилейном концерте.
Николай Серафимович Резанов скоропостижно скончался 22 мая года в Санкт-Петербурге на м году жизни. Петербургская газета «Смена» откликнулась на это событие горькими строчками некролога:«Мир русского шансона погрузился в глубокий траур. Скоропостижно — в 57 лет — ушел из жизни основатель и лидер знаменитого ансамбля “Братья Жемчужные” Николай Резанов. Сердечная недостаточность, тромб — все произошло внезапно. А ведь совсем недавно Серафимыч трудился в студии, ездил на свою любимую рыбалку, выпивал с друзьями, рассказывая хриплым голосом байки из своей увлекательной и казавшейся бесконечной жизни… Господь забирает лучших».

Порванная струна

На работе мой дом, и гитара моя как одежда,Что записано в лентах — пустая надежда,Много было друзей, званых встреч — неизбежно,Но гитара до гроба подруга, как прежде…

Виталий Крестовский, «Гитара»

_{Виталий Крестовский}

Среди великолепной ленинградско-питерской плеяды запрещенных исполнителей чуть особняком стоит это имя. Его творческое наследие исчисляется всего парой концертов, сделанных в эпоху магнитиздата, и единственной прижизненной пластинкой. Казалось бы, ничтожно мало по сравнению с десятками пленок его коллег, но зато уровень, на котором выполнены эти работы, ставит исполнителя в один ряд с лучшими из лучших. Безоговорочно!Догадались? Конечно, мое вступление посвящено Виталию Крестовскому.Вдова исполнителя Марианна лет десять назад написала небольшую заметку в память о муже. Я привожу ее текст с небольшими дополнениями.«Творчество Виталия Крестовского хорошо известно любителям “одесской” песни, завоевавшей огромную популярность как у россиян, так и в эмигрантской среде.Мелодии песен “Сегодня Сонечка справляет именины”, “Рахиля”, “Чемоданчик” стали и сопровождением шумного застолья, и спутником в долгой дороге, и связью с покинутой Родиной.Мало кому известно, что под псевдонимом Виталий Крестовский скрывается имя Валерий Цыганок. Специфика жанра не позволяла Валерию выступать под своим именем: в те времена это было более чем опасно.Начал Виталий Крестовский как профессиональный музыкант и певец в ресторанах Ленинграда. Учился вокалу у профессора консерватории Р. В. Иоффе, которая не пророчила своему ученику оперной карьеры, но была убеждена, что перед ней будущий артист: необычная окраска голоса, манера исполнения, темперамент говорили о несомненном таланте и блестящем артистическом будущем.Уже тогда родились первые песни: “Рахиля”, “Сигарета”^[7] и другие.Популярность, какой тут же стали пользоваться эти композиции, натолкнула Валерия на мысль записать магнитофонный альбом в этом жанре. Работая с ансамблем “Крестные отцы”, он выбрал себе псевдоним, созвучный названию ансамбля, — Виталий Крестовский. Успех альбома, записанного с “Крестными отцами”, был ошеломляющим.

_{Николай Резанов и Виталий Крестовский во время работы над пластинкой «Эх, ты жизнь кабацкая»}

Пленки моментально разошлись по всей стране и даже “переплыли” океан. Вокруг имени Крестовского стали возникать легенды: говорили, что Виталий — одессит или даже эмигрант. Никто не знал, что этот “одессит” и “эмигрант” параллельно со своей музыкальной диссидентской деятельностью ведет вполне законопослушный образ жизни, работая заместителем директора Ленинградского завода по ремонту вычислительной техники.После нескольких неудачных попыток пробиться на радио ителевидение Виталий продолжал подпольную запись магнитофонных альбомов. Неисчерпаемая энергия, жажда жизни и вера в успех помогли Виталию выпустить еще несколько проектов.С конца семидесятых годов, без малого полтора десятка лет, певец не записывал новых концертов, однако продолжал писать новые произведения “в стол”.На единственной пластинке в романсе-исповеди “Гитара” он споет:В году появился, наконец, первый официально выпущенный виниловый диск “Эх, ты, жизнь кабацкая!”, где ему аккомпанировали легендарные “Братья Жемчужные”. За ним должны были последовать другие.Работа над ними была прервана неожиданной смертью Виталия от инфаркта. Валерий Павлович Цыганок — Виталий Крестовский умер 28 декабря года, в год своего пятидесятилетнего юбилея, через два дня после презентации первой пластинки».

Солнечный бард

Я для мамы моей под судом не стоял,Просто что-то не там и не так я сказал,Для нее в лагерях столько лет не сидел,Был в чужой стороне, просто был не у дел…

Александр Лобановский, «А для мамы моей я всегда молодой…»

_{Александр Лобановский}

Даже сейчас, в XXI веке, когда количество любой информации превысило все мыслимые пределы, это имя известно далеко не каждому. Зато его песни знают все. И, бьюсь об заклад, это не пустые слова! Не верите? Хорошо. Назову несколько навскидку: «Сгорая, плачут свечи»^[8], «Эх, сенокос!», «Уронила руки в море», «Сексуальный штопор», «Проститутка Буреломова»… Всего, между прочим, в творческом багаже артиста более произведений! Незаурядный талант и сумасшедшая, бьющая не просто ключом, а камчатским гейзером энергия позволили ему не сдаваться и двигаться вперед в моменты самых жестоких испытаний, уготованных судьбой. Было все: скитания по Союзу с «подругой-гитарой» и бесконечная смена профессий, долгие годы воркутинских лагерей и четверть века запретов властями официальных выступлений. В его судьбе словно в зеркале отражается советская эпоха, когда путь одаренного автора — исполнителя песен, не отвечавших содержанием «кодексу строителя коммунизма», оказывался настолько тернист, что не пожелаешь и врагу. И это еще мягко goalma.org в публикациях о нем мелькает определение: «Солнечный бард». Говорят, этим прозвищем одарила коллегу легендарная певица Алла Николаевна goalma.org руководствовалась королева романса? Может быть, не по годам юношеский пыл и добрый нрав музыканта натолкнули ее на эту аллегорию? Точно не goalma.org прозвище осталось и прижилось, да и сам его обладатель вроде не возражает быть «солнечным», а бард он и так… от Бога!Александр Николаевич Лобановский родился в феврале года в goalma.org погиб на фронте в самом начале войны при обороне родного города. Сына воспитала мать, привившая ему с детских лет любовь к музыке и русской песне. В году Саша Лобановский поступил в Нахимовское военно-морское училище. В то время классы и кубрики воспитанников располагались прямо на борту крейсера «Аврора», отголоски выстрела которого мы слышим по сей день. Именно здесь в начале х родились у Саши первые goalma.org творческая натура не терпит запретов, и курсант Лобановский не стал исключением — морская служба не пришлась ему по нраву. По окончании в году училища он поступил в юридический институт. Окончив вуз, несколько лет прослужил следователем в милиции. Но и поприще «борца с преступностью» не прельщало одаренного молодого человека — душа тянулась к песне, а руки — к гитаре.С начала шестидесятых годов Александр Лобановский начинает путь goalma.orgе, как в песне: «От Питера до Рима кочуют пилигримы…» Кочевал с любимой гитарой и наш герой, правда, до Рима в те годы ему по понятным причинам было не добраться… Не беда!Александр колесит по стране, меняя адреса и профессии: рабочий на заводе в Ленинграде, смотритель кладбища в Ленинградской области, взрывник на свинцовом руднике в Северной Осетии, заведующий клубом в Магаданской области, грузчик в Нагаевском порту, рабочий-шурфовщик в прибалхашской пустыне, руководитель агитбригад, сотрудник геофизической партии на Хибинах, вокалист ресторанного оркестра в Воркуте. Не биография — РОМАН!В тот же период Лобановский заочно оканчивает философский факультет ЛГУ, а позднее (уже в восьмидесятых) — Академию культуры имени Крупской по специальности «режиссура».В году начинаются первые выступления автора-исполнителя по путевкам общества «Знание». В году судьба столкнула его со знаменитым французским шансонье Франсисом Лемарком во время гастролей последнего по Союзу. Встреча оказалась судьбоносной — Александр Лобановский окончательно определился в своем желании стать профессиональным бардом. В году его принимают в штат Курганской филармонии в качестве автора-исполнителя. Он стал первым во всей истории КСП, у кого в трудовой книжке стояла официальная запись: «Автор-исполнитель песен».Однако, невзирая на видимое признание, концерты маэстро продолжали иметь полуофициальный статус. На каждую гастрольную поездку приходилось получать спецразрешение от контролирующих культуру органов goalma.orgуар Лобановского вызывал стойкое неприятие у многочисленных репертуарных комиссий и прочих чиновников от музыки. Многие песни шансонье балансировали, что называется, «на грани фола». Шуточные, игривые, подчас с налетом эротизма, они пугали власть страны, где «нет секса». Многочисленные подпольные «квартирники», концерты «для узкого круга», «творческие встречи» — подобным вещам не было места в советской действительности. КГБ не спускал зорких глаз с артиста, ища малейший повод упрятать скандально известного барда за решетку. Вскоре таковой goalma.orgрх советского магнитиздата, известный коллекционер и первооткрыватель таланта Аркадия Северного Рудольф Фукс в статье «Единственный профессионал», опубликованной им уже в эмиграции, в году, в нью-йоркской «Новой газете», пишет:«Профессионализм — вещь серьезная. Только будучи истинным профессионалом, можно рассчитывать на успех в любой области — будь то искусство, наука или техника. Но в каждом правиле бывают исключения. В СССР такими исключениями являются профессиональные спортсмены, которые, как известно, считаются “любителями”, и барды, среди которых есть представители всех без исключения профессий: Высоцкий — актер, Галич был драматургом, Окуджава — поэт, Визбор — журналист, Кукин — тренер, Клячкин — инженер-строитель, Дольский — экономист, Алмазов — писатель. И только один из представителей этого славного жанра открыто и безоговорочно говорит про себя: “Я — профессиональный бард”. Это Александр Лобановский. Утверждая это, он имеет в виду, что больше ничем, кроме сочинительства и исполнения песен, не занимается.Александр Лобановский — фигура сложная и во многом противоречивая. Известно, что он самый плодовитый из бардов. Он издавна выработал правило и железно следует ему: писать каждый день по новой песне. А так как к этому решению он пришел более 15 лет назад, легко себе представить, сколько песен он уже создал…Впервые с именем Александра Лобановского я столкнулся, как это ни странно, на страницах советских газет. В фельетоне, названия которого я, к сожалению, уже не помню, напечатанном в ленинградской молодежной газете “Смена” приблизительно в году, рассказывалось о некоем барде, ведущем весьма праздный, по мнению авторов, образ жизни. “Со смаком” описывался его день, переговоры с антрепренерами и представителями молодежных и профсоюзных организаций, желавших пригласить барда для выступления, препирательства из-за гонорара, сам концерт, где бард исполнял “неизменно пошлые” и “просто неприличные песни”, и т. д. В конце авторы недоумевали, как могут устроители таких концертов быть столь неразборчивыми и приглашать для совместных выступлений “талантливую Аду Якушеву” и “бездарного Александра Лобановского”.Подобные фельетоны в Советском Союзе только создают рекламу тому, кого призваны высмеять или опорочить. Я тоже заинтересовался им и его творчеством, но встретился и услышал его не сразу, а только через несколько лет, так как после окончания института должен был уехать на периферию.Однажды, уже после возвращения в Ленинград, меня пригласили к одному весьма активному коллекционеру магнитиздатовских песен, пообещав, что услышу Лобановского.Послушать его собралось много народа. Некоторые явились даже с женами, о чем, как мне кажется, впоследствии пожалели. Лобановский уже сидел с гитарой в руках у столика, уставленного несколькими микрофонами. У ног его стоял объемистый портфель, наполненный тетрадями с текстами песен, и он занимался составлением программы предстоящей записи. Хозяин подвел меня к нему и представил.Выглядел единственный профессиональный бард России, о чем он сам не преминул заявить в самом начале записи, весьма импозантно. Его крупная фигура была облачена в толстый вязаный свитер, волосы “поэтически” взлохмачены, на крупном, ничего не выражавшем лице — фатовские усики, глаза прикрыты темными, несмотря на пасмурный день, очками. Его медовый тенорок представлял большой контраст с крупной фигурой.Обсуждение записи предстоящего концерта заканчивалось уже в моем присутствии. Лица, финансировавшие запись, настаивали на том, чтобы было побольше, как они говорили, “похабных” песен, считая, что они особенно удавались автору. Лобановский вяло отнекивался, кося глазами в сторону женщин; но потом все же уступил, согласившись после каждых трех неприличных песен петь две-три приличные, и запись началась.Сначала довольно приятным тенорком он объявил, уже для записи, что лента предназначается для таких-то и таких-то коллекционеров, для которых такого-то числа ленинградский бард Александр Лобановский и поет свои песни. Но перед этим он почему-то пропел несколько строчек какой-то песенки про Магадан, объявив его своим родным городом и местом, где началась его творческая карьера.Весь концерт, длившийся более четырех часов, представлял весьма забавный музыкальный винегрет из очень неплохих и мелодичных лирических песен, песен, мягко говоря, эротических и песен просто не совсем приличных, но прямой похабщины я так и не услышал. Все было довольно ловко сбалансировано на невидимой, еле ощутимой грани.Искусством сочинения эротических песен Александр Лобановский овладел в совершенстве. Он смело брался за разрешение всех существующих сексуальных проблем и проявлял при этом богатое чувство юмора, часто входя в раж настолько, что пел, как говорят музыканты, “мимо нот”. Такие песни, как “Фригидная женщина”, “Сексуально-загадочный случай”, “Сексуальный штопор”, “Половое бессилие”, “Когда-то нужно начинать”, “Неверная жена”, могли бы быть взяты на вооружение любым врачом-сексологом. Были и просто частушки — “Утренний экспромт” или “Ночные страдания”. Были песни, где Лобановский поднимался несколько выше желания затронуть “запретную” тему и таким образом развлечь слушателей. Песни “Почему так пьют и курят женщины?”, “Кредо современной проститутки” и некоторые другие, несомненно, несли следы попыток разрешить какие-то нравственные проблемы.Мне кажется, из всей серии эротических песен того периода наиболее заслуживали внимания две песни, написанные с большим мастерством. Первая, “Русская шинель”, явно экспериментальная, поскольку в ней была предпринята попытка создания гражданственной песни в эротической теме. Начиналась песня словами:И далее в ней рассказывалось о переживаниях молоденького солдата, никогда не испытавшего близости с женщиной, но знающего о том, что ему предстоит умереть в этом последнем бою, защищая эту самую деревню.Хозяйка хаты, на крыше которой был установлен пулемет паренька, не зная, жив ли ее муж, ушедший на фронт, поняла его, пожалела… Словом, получилась великолепная песня, написанная с неожиданным для Лобановского чувством такта и меры. Вторая песня, “Из дневника замполита”, рассказывала о мучениях советских моряков, по полгода лишенных близости с женщиной и обязанных “блюсти” свою “коммунистическую мораль”…Были другие интересные песни протеста, не эротические, такие как “Даешь Чаплина”, “Сенокос”, “Не хочу избираться в местком”.В общем, концерт удался, и я с удовольствием переписал его для своей фонотеки, выбросив только те вещи, где Лобановский уж совсем терял чувство меры.После я долго не встречал Александра Лобановского, но постоянно слышал его новые записи, радовался его творческим успехам и огорчался его неудачам. Самой крупной из всех была та, что он все-таки угодил за решетку.Случилось это в начале семидесятых годов. КГБ долго и терпеливо следил за его “гастрольной” концертной деятельностью, и когда он слишком участил свои поездки в Воркуту, к бывшим зекам, не преминул пришить ему дело о наркотиках и “устроил” его на бесплатную государственную службу на срок около шести лет, который он и отсидел в северном Княж-Погосте.С одной стороны, было его чисто по-человечески жаль, с другой — интересно, каковы творческие результаты этого его шестилетнего заключения.Александр не обманул ожиданий. Вернувшись, он привез целый ворох всяческих песен протеста, просто лирических, зековских, уже рожденных настоящим талантом.Из лагерных и тюремных очень выделялись “Куплеты бравого кувалдера”, “Побег из лагеря”, “В Княж-Погосте”. Из сексуально-эротических обращали на себя внимание “Ночь, проведенная с Бабой-ягой”, “Кто кого изнасиловал”, “Ласковый стриптиз”. Последняя поражала настолько светлым, просто солнечным освещением мечты о любимой женщине, что просто невозможно было поверить, будто эта песня написана в глухо закупоренной камере.Александр Лобановский был женат пять раз. Всех своих бывших жен он “увековечил” в песнях, создав из них целую песенную серию. Если расположить их в хронологическом порядке, то получится “Кредо современной проститутки”, “Неверная жена”, “Оказалась любимая сволочью”, “Проститутка Буреломова”. О последней своей жене он еще не написал, но, наверное, напишет.Статью об Александре Лобановском, единственном профессиональном барде России, хотелось бы закончить строками из его песни “Разговор с режиссером”:Это он так сам рассказал о своем творчестве, даже беглый анализ которого говорит о том, что, пожалуй, “товарищ С.” его к себе на службу не дождется».Первый легальный концерт Лобановского в СССР состоялся в году — цензура еще имелась, но не зверствовала с прежней силой, — а единственный официальный диск увидел свет лишь в м. Этот проект был записан под аккомпанемент «Братьев Жемчужных» (кого же еще?) и переиздан в году на лазерном диске. Хотя на Западе в восьмидесятые годы не раз выходили альбомы с его песнями. С начала девяностых годов Александр Лобановский объездил с гастролями многие страны, оказалось, что его знают, помнят и любят в США и Австралии, Германии и Англии, Швеции и Финляндии.В последние годы «солнечный бард» испытывает невероятные проблемы со здоровьем, но ныть и раскисать не в его характере. Александр Николаевич продолжает творить и выступать. По-прежнему много читает, пишет, коллекционирует афоризмы и кулинарные goalma.orgем Александру Николаевичу Лобановскому, чтобы солнце его таланта согревало нас еще многие годы. От него на душе теплее.

Пришельцы

Все теперь против нас, будто мы и креста не носили…

Юрий Борисов, из репертуара Валерия Агафонова

Сдается мне, что моя песня спета,Что даль ясна, а прошлого уж нет…

Юрий Борисов

Много, невероятно много славных имен помнит город на Неве.В контексте нашего повествования хочется перефразировать известную строчку и сказать, что именно Ленинград стал «колыбелью русской жанровой песни».Северный, «Жемчужные», Крестовский, Лобановский, Розенбаум… По-моему, уже с лихвой. Не имена — глыбы! Но будет верно добавить в этот гениальный ряд еще два питерских имени: исполнителя романсов Валерия Агафонова и поэта Юрия Борисова.Я очень не люблю штампов. Как всякий пишущий человек, бегу от них, не всегда, впрочем, радуя «судей»-читателей и своего внутреннего «тренера» результатом на длинной дистанции книжных страниц, а порой так просто налетая на удобное клише с разбегу. К чему я веду? Фигуры Валерия Агафонова и Юрия Борисова трудно втиснуть в то самое (прости меня в какой уж раз, бедный карлик) прокрустово ложе.С одной стороны, Агафонов никогда не пел «блатных песен», а Борисов, несмотря на более чем подходящую биографию, почти не писал таковых. С другой стороны, пласты культуры, так высоко поднятые обоими в те неудобные для творчества времена, тоже были далеки от признания официозом. «Русский бытовой романс» в исполнении первого и авторские стихи и песни о «белом движении» второго, согласитесь, не тот репертуар, чтобы выступить, например, в году в концерте в БКЗ «Октябрьский» на День милиции. Да что «Октябрьский» — Агафонову в заштатном ЖЭКе не всегда давали спеть… А вы говорите, не соответствуют эти музыканты теме книги. Еще как подходят! Жанры, может, у них и разные (относительно большинства персоналий), но в те годы одинаково запрещенные. Я уже писал в предисловии, что под определение «блатных песен» в СССР со временем попали произведения самых разных стилей и направлений. Критерий для запрета оставался един — ИДЕОЛОГИЯ!Ни Агафонов с «цыганщиной», ни Борисов с «белой эмигрантщиной» зеленый свет на эстраде получить не могли, конечно, никак, а репертуар менять в угоду кому бы то ни было — увольте… Не такими были эти парни. Жили, думали, творили и… даже дышали иначе! Рожденные и выросшие среди обычных советских людей, они (не мною замечено) были словно пришельцами из других времен и реалий. Очень разные по мировосприятию, по характеру, по подходу к жизни, но… лучшие друзья и великолепный творческий goalma.org лебедя — белый и черный. Оба ослепительно красивые, но такие непохожие.

_{Валерии Агафонов.}

Валерий Борисович Агафонов родился перед самой войной, весной года, в Ленинграде, на Моховой улице. Его мать была педагогом, а отец — сотрудником библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, специалистом по восточным языкам. В самом начале войны он попал в ополчение и погиб под Смоленском. Мать с двумя детьми пережила ленинградскую блокаду. Тяга к музыке проявилась у мальчика рано, еще в детском саду он удивил воспитательницу, затянув тонким, чистым голоском известную песню послевоенных нищих: «Подайте, подайте, кто может, из ваших мозолистых рук! Я Льва Николаевича Толстого второй незаконнорожденный внук…»^[9]Отучившись восемь классов школы, Валера ушел в ремесленное училище, где впервые встретился с Юрием Борисовым. Именно с той поры, с конца пятидесятых годов, юноша навсегда «заболеет» романсом. Любовь к гитаре и пению пробудили в молодом человеке аргентинские фильмы со знаменитой исполнительницей Лолитой Торрес. Он сделал попытку поступить в театральный институт, но из-за отсутствия диплома о среднем образовании («ремесленное» наш герой так и не окончил) его не приняли.«Я учился некоторое время в театральном институте на Моховой, — вспоминает друг Валерия художник Петр Капустин. — Агафонов работал там радистом. Соединял провода, бегал такой худенький, яркий, рыжий. Его звали Факел. Он сначала учился в ремесленном училище, потом на шлифовщика, в школе рабочей молодежи. Работал на заводе им. Свердлова. Затем был театральный институт, куда он стремился изо всех сил. В институт он принят не был, но его взяли туда вольнослушателем. Он бегал к Меркурьеву, брал какие-то уроки. В этом институте были уникальные люди. Начиная с Николая Олялина…Та ситуация не могла не оказать огромное влияние на такого впечатлительного человека, как Агафонов. Он впитывал все как губка — и хорошее, и плохое. У него была совершенно невероятная память и фантастическая работоспособность. Теперь театральный институт хвастается — вроде как у них учился Агафонов. На самом деле там его игнорировали. Ну, Валерий-то не лыком был шит. Он учился у жизни. Там рядышком находился Тимур Баскаев. Это кличка, а на самом деле — Василий Тимофеевич Дугинец. Был такой кагэбэшник, очень хороший и веселый человек.Он был гораздо старше нас. На Моховой у него была мастерская. И он научил Валерку играть на гитаре, потому что сам в Париже что-то играл в кабаках.Потом Валерка начал заниматься с Борисовым, который обладал абсолютным музыкальным слухом. Он оказал на друга огромное влияние».С начала шестидесятых годов Валерий Агафонов пробует пробиться на сцену: выступает на небольших площадках. Однажды он набрался смелости и пришел на прослушивание в Ленконцерт. Возглавлявший комиссию режиссер-цензор, послушав несколько композиций, спросил новичка: «Почему я не услышал в вашем репертуаре ни одной советской песни?» Юноша молча взял гитару и сошел со goalma.org пел только то, что ложилось ему на душу. Конъюнктура и Валерий Агафонов — понятия несовместимые.«В дальнейшем, когда ему предлагали спеть что-нибудь патриотическое, он, показывая характерный русский жест, когда человек выпивает, говорил: “Я предпочитаю беленькое”».Подобные выпады в сторону советской власти не могли остаться незамеченными, и, по воспоминаниям самого маэстро, однажды он «доигрался и допелся» — его вызвали в КГБ (и, судя по нижеприведенному рассказу, делали это в дальнейшем не раз). «Меня вызывали в Большой дом. И эти ребята даже гитару разрешили пронести. Я не знаю, из любопытства или нет, но я им такие концерты закатывал — они чуть ли не плакали».Гораздо позже, ближе к восьмидесятым годам, когда романс потихоньку начал появляться на эстраде, Агафонова пригласили в Ленконцерт снова. Одним из членов худсовета оказался Эдуард Хиль. Он заставил артиста петь больше трех часов подряд. Ему просто понравилось. Все говорили: «Может, хватит?» А Хиль отвечал: «Нет, пусть дальше поет!» Может быть, он ждал, когда Агафонов выдохнется? Вряд ли бы дождался. «Валера был бесконечен…» — прокомментировал давнюю историю один из друзей goalma.orgвенное, что Валерий Агафонов любил в жизни по-настоящему, — это петь. Интерьеры, состав и количество публики его не трогали абсолютно: у пивных ларьков для ханыг, во дворе случайным прохожим, пассажирам в автобусе… Его не приходилось упрашивать. На редкие выступления на другом конце мегаполиса или в пригородный пансионат он летел как на крыльях, а заехать через день-другой за гонораром не мог (забывал, не хотел, ленился?).«Валера не любил над собой давление, дисциплину. Он любил бесшабашную цыганскую жизнь, одно время он даже работал в цыганском ансамбле и некоторое время кочевал с цыганским табором. Его там чуть не зарезали из-за одной красивой девушки», — рассказывает Петр Капустин.«В середине шестидесятых годов Агафонов некоторое время работал осветителем в учебном театре театрального института. Там и состоялись и первые его вокальные пробы, и первый творческий успех. Пел в перерывы, свободные от прямых его обязанностей — ставить свет на спектаклях, — пишет М. Любомудров. — Возможно, что судьба Агафонова так и затерялась бы в житейском море, в скитаниях по разным пристаням. Поддержка пришла неожиданно. Провидение сулило ему иное. На Валерия обратила внимание замечательная женщина — филолог Елена Бахметьева. Почувствовав в певце крупный талант, проникшись сочувствием к его неустроенной жизни, Бахметьева стала помогать ему. Началась совместная работа над репертуаром. Рядом возник взыскательный судья, обладавший художественным чутьем и вкусом. Вскоре они поженились, и Валерий обрел в жене и верного друга, и своеобразную путеводительницу, которая помогала преодолевать житейскую неприспособленность артиста, вытаскивать его из омута бесприютности, разбросанности, постоянной бытовой взлохмаченности. Не сомневаюсь в том, что именно Бахметьева сыграла решающую роль в художественном становлении Агафонова, в превращении дилетанта в того великого артиста, которого мы теперь знаем. Понимал ли это сам Валерий? Есть основания усомниться в этом — иначе он вряд ли расстался бы с Бахметьевой».Вместе с супругой Валерий Агафонов переезжает из Ленинграда в Вильнюс, где поступает на службу актером в Русский драматический театр, параллельно много ездит по стране с концертами. Больших ролей ему не давали, максимум небольшие эпизоды на пару реплик, но зрители заметили и полюбили самобытного артиста.«Литовский период» — наиболее плодотворный в его творческой судьбе. Именно в Вильнюсе он сумел создать несколько новых концертных программ, в частности на стихи Сергея Есенина, писал картины, занимался скульптурой.В году на экраны страны вышел фильм «Путина», где певец сыграл небольшую роль, а в м в картине «Личной безопасности не гарантирую» в его исполнении прозвучала песня Юрия Борисова «Закатилася зорька за лес…»Что послужило причиной возвращения обратно на берега Невы, я не знаю. Вероятно, буйная, мятущаяся натура художника. Так или иначе, в семидесятые годы Агафонов расстается с Бахметьевой и возвращается в родной город. Товарищ музыканта Николай Афоничев в интервью газете «Смена» в году вспоминал тот период так:«Году в семидесятом я уже много слышал о нем от своего друга музыканта Димы Тасенко. И вдруг он появился. Мы сидели в мастерской у художника Бори Каулнена холодной осенью или в начале зимы. Полумрак, горят свечи, пара бутылок на столе. И появился человек в меховой шубе, в котелке, очень красивый. Он скинул эту шубу — под ней был замечательный фрак, кружевная рубашка, какая-то немыслимая бриллиантовая брошь. И сразу, после первых же его слов, было понятно, кто это. Это был такой актер из прошлого века, актер, который после бенефиса получил много денег — и загулял! Он приехал из Вильнюса, где работал в театре, счастливый, богатый. Но через две недели больше ничего не было: ни фрака, ни шубы, ни денег. Позже я понял, что это обычная история для Валеры. Потом он работал в Театре эстрады, в цыганском коллективе Бориса Владимирова. На прослушивании он пропел несколько вещей, и его в тот же вечер включили в программу под фамилией Ковач. Сказали: фамилия Агафонов для певца не годится, будешь венгерским цыганом, Ковачем. Лиля Тасенко покрасила ему волосы в черный цвет. Потом, когда он уснул, выпив, в мастерской у ювелира Андрея Абрамичева, тот проколол ему ухо и впаял золотую серьгу. Именно не надел, а запаял прямо на ухе. И все время, пока он пел у цыган, ходил с этой золотой серьгой. Когда те же цыгане перешли в ресторан “Восток” в Приморском парке, там Валере что-то не понравилось. Он стал прогуливать эти концерты, ведь Валера был человек очень свободный. Он не понимал, что такое производственная дисциплина. У него было огромное чувство ответственности — в том случае, если дело касалось искусства. Чтобы кому-то петь, он мог вставать, бежать ночью куда угодно, в любую мастерскую, садиться на самолет, лететь в Днепропетровск, где у него были слушатели! Но если дело касалось отбывания повинности, административной принудиловки, то ему на это было совершенно наплевать. Он не боялся наказаний, его не интересовали записи в трудовой книжке. У него были люди, которых он любил, — и все. Валера был центром самых разных компаний, групп, которые между собой порой и не соприкасались. В нашем кругу были художники, актеры, музыканты. Я не могу назвать их всех, кого-то уже нет в живых… Бывал в нашей компании, у Димы Тасенко, на Рубинштейна, и Аркаша Северный. Он с удовольствием слушал Агафонова. Вообще когда пел Агафонов, когда играл на гитаре Тасенко, то Северный только слушал. И даже не пытался петь. Валера был очень талантливым рассказчиком, он мог читать Пушкина часами. Он прочитал “Мастера и Маргариту” и знал ее почти наизусть. Если вещь ему нравилась — он ее вбирал сразу. Валера часто даже и жил живописью, одно время он писал портреты за пятьдесят рублей. При жизни у него было всего двадцать минут записей на радио. И один раз он выступал перед Восьмым марта по телевидению. Был сюжет в “Мониторе” — его как бы случайно встретили с гитарой у Казанского собора. И он как бы случайно спел для женщин романс у Казанского и поздравил их с праздником. Но этого материала не осталось, его стерли… Для профессиональных музыкантов он был дилетант. У него не было ни диплома, ни каких-то других официальных бумаг, которые открывают двери… И вообще он не мог работать ни в какой официальной организации. Он не понимал, почему должен ходить к кассе за зарплатой, почему он должен вообще где-то “числиться” — ведь он работает с утра до вечера, работает для людей, поет! Ему трудно было это объяснить. Вот мы ехали в автобусе, он мог сказать: “Все, больше из этого автобуса никто не выйдет”. Расчехлял гитару — и начинал петь. И пока он не переставал — ни один человек из автобуса не выходил. Все хватались за поручни — и слушали его».Давняя знакомая семьи Агафоновых Т. И. Чернышева приводила в воспоминаниях о встрече с совсем еще молодым исполнителем интересный эпизод:«Однажды Валерий приехал к нам в Москву, переночевал, а затем отправился куда-то по делам. К вечеру он вернулся с большой стопкой нот и очень довольный. Оказывается, он ездил куда-то за город в подмосковную дачную местность, где жила когда-то знаменитая, но почти забытая исполнительница старинных русских романсов. К сожалению, я не помню, кто именно и когда это было. Возможно, это была Тамара Церетели или Изабелла Юрьева, а может, еще кто-то такого же ранга. Скорее всего, это было в конце семидесятых годов. Валерию каким-то чудом удалось узнать ее адрес, и он с трепетом душевным отправился к ней. О своей встрече с этой знаменитостью Валерий рассказал следующее. Он нашел ее дом. Это было одноэтажное деревянное строение с палисадником под окнами. Поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре вышла пожилая женщина, по-видимому, домработница, и спросила, что ему надо. Валерий назвал себя, сказал, что он исполнитель романсов и страстный поклонник знаменитой певицы и что он хочет ее увидеть. Но женщина ответила, что хозяйка посетителей не принимает. Тогда Валерий сел на лавочку против окон заветного дома и запел романс: “Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…” И она его услышала и пригласила в дом. Там Валерий сумел полностью ее обаять. Он рассказал о себе, что-то спросил у нее и пел, пел. Она стала вспоминать свою молодость и тоже петь разные романсы и, наконец, исполнила романс, в котором есть такие слова (привожу по памяти, не совсем точно): “…ты несмелый такой, так целуй, черт с тобой, черт с тобой”. А перед расставанием подарила Валерию ноты романсов».Вернувшись в Питер, Валерий Агафонов стал петь в валютном баре гостиницы «Астория».Друг юности певца известный бард и писатель Борис Алмазов в книге «мемуаров под гитару» рассказывает:«Валерий — сложный человек, и рядом с ним было непросто. Но вот он брал гитару, прикрывал свои огромные, словно с иконописного лика, глаза — и рождалось то главное, ради чего он жил, ради чего ему многое прощали близкие и друзья и все те, кто был готов следовать за его голосом на край света.У него делалось другое лицо, стирались черты повседневности — и являлась душа. Кончалась песня, и все возвращалось: и гримасы, и анекдоты, и босяцкая неустроенность, и безалаберность, смягчалось это только его бескорыстием и добротой. Все, кто знал Валерия, мирились с его недостатками, зная, что они не главное: главное — минуты восторга, какие он умеет дарить своим пением, когда его голосом говорит Бог.Директор ресторана гостиницы “Астория” вспоминала:— Я тридцать лет в системе… Меня удивить нельзя! И вот он пришел, неказистенький такой, рыженький: “Я хочу петь у вас в валютном баре”. А я злая тогда была: ну, как всегда — дежурные неприятности: недостача и т. д. Говорю: “Пойте”. “Здесь?” — спрашивает (а у меня кабинет малюсенький, два на два). “Нет, — говорю, — в Голливуде!”Он взял гитару… и через сорок минут я опомнилась только потому, что у меня от слез промокла вся кофточка! Боже мой!..Я сшила ему лиловую бархатную блузу с бантом, лаковые туфельки заказала. Брючки в лучшем ателье. Он стал такой хорошенький. Через неделю смотрю: он опять в рваном свитере: “Когда я в этой одежде, — говорит, — иностранцы больше платят”. И тоже врет: он блузу кому-то подарил!Я помню тот период в его бурной жизни, когда обреванные слезами восторга, редкие в ту пору, но достаточные для “Астории” бывшие русские рвали на груди пластроны и набивали его гитару долларами. Он их потом оттуда вытрясал, изображая обезьяну из басни Крылова “Мартышка и чурбан”. Он зарабатывал по тем временам сказочные деньги! К нему тут же присосались валютчики, и кончилась валютная гастроль тем, что он чуть не сел. Просто Бог спас».

_{Валерий Агафонов в том самом свитере…}

По легенде, однажды в «Асторию» заехал поужинать находившийся с официальным визитом в СССР президент Франции Шарль де Голль, и, естественно, «на сладкое» высокому гостю подали русские романсы в исполнении Агафонова. Французы долго хлопали, благодарили, а когда генерал со свитой удалился, на глаза исполнителя попался ресторанный счет, где последней строкой (как самый дешевый пункт), в аккурат после изысканных блюд и вин, стояло: «Вокалист — 6 руб. 50 коп.».Еще о работе в заведении для фирмачей рассказывают такой случай:«Там оказался жесткий регламент, и можно было петь только три разрешенных цензурой романса и повторять их через небольшой перерыв всю ночь. Конечно, Валера понял, что это загоняет его в жесткие рамки, и хотел уйти. Но его не отпускал администратор. Тогда Агафонов исполнил “Россию” Блока, и администратор так испугался, что сам попросил его уйти. А перед этим к нему подошел молодой человек в штатском и сказал, что эту песню петь нельзя. Агафонов: “Почему нельзя? Это во всех книгах напечатано”. “В книгах можно, а петь нельзя”, — ответил чекист».О последних днях исполнителя ходят противоречивые сведения. Приведу две версии его смерти. Первая — из уст уже упомянутого Петра Капустина.«Он ждал свою Таню(Т. Агафонова — вторая жена. — Авт.). Она его отпустила из деревни. А он как вырывался из-под ее опеки, сразу начинал вести себя хуже, чем нужно. Вот и здесь он вырвался на свободу и… У него была такая нагрузка — концерты, концерты, все время какие-то площадки.И ребята его окружали… Где-то они выпивали всю ночь. Таня должна была в этот день приехать. Короче говоря, когда он ехал на одну из площадок, он, по-моему, не похмелился, его заставили выпить молоко, и это сыграло свою роковую роль. Он умер в какой-то частной машине, ехал на очередной концерт».Закончить «повесть» жизни гениального исполнителя русского городского романса Валерия Борисовича Агафонова я позволю себе отрывком из книги Бориса Алмазова «Не только музыка к словам…»:«На что он жил всю жизнь, неизвестно. А вот для чего он жил, становилось ясно с первой секунды, как только начинал звучать его глубокий и страстный голос, когда рождались романсы на той редкостной ноте, что делает исполнение Агафоновым безупречным, классическим. Музыкой и поэзией на все времена. Для того чтобы так петь, нужно много перестрадать.Валерий прожил мученическую жизнь… Он все время пребывал “на грани”… Его старинный друг говорит, что близкие и друзья настолько привыкли к его выходкам, что совершенно спокойно на сообщение: “Вчера по Невскому средь бела дня совершенно голый мужик шел! Наверное, на спор”, — спрашивали: “Что, Валерка с гастролей вернулся?”Валерий читал как умалишенный… Он мог встать на колени посреди грязной улицы, выпрашивая редкую книгу. На одну ночь! На сутки! Но в конце суток мог подарить прочитанную чужую книгу первому встречному. Забывал, у кого взял! И что книга не его собственность!На пари, на спор он мог сделать что угодно. Он попадал в такие истории, в такие пьяные драки… Правда, я убежден, что сам он никогда, ни при каких обстоятельствах никого не ударил. Не смог бы!